Гарантия безопасности - [5]

«Ошибка на коммутаторе», — подумал Бак. Он здесь уже три года, и за все три года красный телефон не звонил ни разу. Бак был уверен, что и не зазвонит. Он резко выдвинул ящик, и телефон затрезвонил еще громче.

Вид красного аппарата что-то смутно напоминал, и Бак ощутил резкий прилив беспокойства. А затем вспомнил: сотрудник, установивший телефон, также вручил ему специальный журнал, так и озаглавленный: «Журнал красного телефона», и инструктировал заносить туда точное время каждого звонка… Если, разумеется, телефон вообще зазвонит когда-либо. Бак и журнала-то этого уже больше года в глаза не видел. Он затерялся где-то посреди юридических книг, старых экземпляров «Известий», русских журналов, блокнотов с записями. Бак обеими руками разворошил груду бумаг, скопившихся на столе, выдернул из стола верхний ящик, быстро выдвинул и обшарил три ящика из левой тумбы. Журнала нигде не было. Бак взял себя в руки. Все равно ему звонят по ошибке. Тем не менее, пододвинув чистый лист бумаги, он посмотрел на часы и написал большими черными цифрами посреди белого прямоугольника: «10.32».

И с облегчением снял трубку.

— Господин Бак, говорит президент, — раздался в трубке голос, который не перепутаешь ни с каким другим: спокойный, с выговором Новой Англии, «в нос». — Не могли бы вы как можно быстрее спуститься в бомбоубежище Белого дома?

— Да, сэр, я… — начал Бак и запнулся. Как только он сказал «да», президент повесил трубку.

Глава 2 ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ, ОМАХА

Центр управления стратегической авиации США в Омахе не производил впечатления грандиозности, соразмерной с выполняемыми здесь задачами. Помещение размером с зал небольшого кинотеатра. Ощущение простора, чуть ли не беспредельно раздвинутых стен, создавалось лишь густившейся по углам тьмой. Единственным источником освещения в зале служило Большое табло, занимавшее всю целиком переднюю стену. Табло походило на гигантский киноэкран, с тем разве что отличием, что было выполнено из просвечивающей пластмассы. Сейчас на табло высвечена обыкновенная карта мира в меркаторской проекции с привычными очертаниями континентов и океанов, покрытых сеткой меридианов и параллелей. Но на этом и кончалось сходство с заурядной меркаторской картой, ибо табло было испещрено кабалистическими знаками, густо разбросанными по экрану стрелками, кружками, квадратами, цифрами, треугольниками, которые то ярко высвечивались, то затухали, а иногда и вовсе исчезали с экрана, оставляя лишь фосфоресцирующий след, гасший две-три секунды спустя.

Даже при слабом освещении было видно, что в зале находится не более чем с полдесятка людей. В полумраке они казались крошечными, как куколки, что еще больше усиливало ощущение беспредельности.

— Я думал, тут будет поживее, — заметил конгрессмен Рэскоб. — А здесь — будто во второразрядной киношке. Где же билетеры?

Генерал-лейтенант ВВС США Боугэн искоса бросил взгляд на конгрессмена. Верно, его реакция мало чем отличалась от обычной реакции человека, впервые попавшего в этот зал, но в то же время в ней скрывался и подвох, и генерал знал это. Его достаточно подробно информировали о подноготной конгрессмена.

— В настоящий момент, сэр, мы находимся на низшем уровне готовности, — пояснил генерал Боугэн. — Обстановка сейчас обычная. Вот как только она начнет меняться, здесь сразу все придет в движение.

— Через несколько минут, когда ваши глаза привыкнут к освещению, сэр, мы покажем вам наиболее интересное из нашего оборудования, — добавил заместитель генерала полковник Касцио.

Конгрессмен хмыкнул. Невысокий и коренастый, он стоял, широко расставив ноги на площадке, поднимающейся у задней стены зала, приняв позу, выражающую чуть ли не высокомерное презрение к хозяевам.

«Да, с этим тяжко придется», — подумал генерал Боугэн. И глянул на второго посетителя, Гордона Кнэпа, президента «Юниверсал электроникс». Ну, с этим-то проблем не будет.

Кнэп был из новой породы ученых, появившихся после второй мировой войны: теоретик-изобретатель-бизнесмен. При своем почти шестифутовом росте Кнэп всегда ходил согнувшись, будто бегун, участвующий в отчаянной, изнурительно долгой гонке. Да так оно и было — однажды открыв для себя науку, Кнэп уже не мог сойти с дистанции и продолжал гонку, снедаемый бешеным рвением, в котором не было и нотки горечи или страха: оно лишь придавало жизни пикантный вкус. И Боугэн далеко не сразу понял, что противником Кнэпу служили научные проблемы. Кнэп вкладывал все свои физические и умственные силы в решение этих проблем и одолевал их с неизменным успехом. Он стал специалистом в области миниатюризации физики твердого тела, полупроводников, а в последнее время — обработки и хранения информации, попутно приобретя миллионы, известность и авторитет. Но он тут же забыл и о деньгах, и о славе. Он вообще ни о чем не помнил, кроме еще им не решенных технических проблем. Сражаясь с ними, он изнурял себя, приучился обходиться пятью часами сна в сутки и стал необыкновенно счастлив. Жизнь его состояла из черного кофе, срочных вылетов, телефонных звонков, чертежей, интуитивных прозрений, груд неотвеченных писем, загнанных секретарш, мятых костюмов и неустанного внимания лишь к одному — научной работе. Жена его сказала как-то, но лишь, разумеется, в шутку, поскольку любила и восхищалась им беспредельно, что давным-давно бы с ним развелась, да вот только он никогда не бывает дома достаточно долго, чтобы это обсудить.