Гарантия безопасности - [4]

Начав читать книгу о гражданском праве, забытую кем-то в комнате переводчиков ООН, Бак не мог остановиться, пока не дочитал до конца. Открытие произвело ошеломляющий эффект. Концепция права поражала симметрией, отточенной завершенностью, впечатляла величественной логикой. И вызывала благоговение непоколебимой ясностью положений. Право воспринималось как новый сложный иностранный язык со своим особенным словарем, собственной грамматикой и синтаксисом. Баку этот язык показался неотразимым.

Сара, женщина, у которой замедленный обмен веществ сочетался с на редкость милым личиком и мягким характером, поощряла Бака в его стремлении изучать право. Проблема была лишь в одном — как одновременно и учиться, и содержать семью. Благодаря контактам в среде коллег-переводчиков, он узнал о вакансии в аппарате Белого дома. По слухам, эта должность почти не отнимала у переводчика времени. Просто требовалось находиться под рукой на тот маловероятный случай, если президенту придется беседовать с каким-нибудь русским, не владеющим английским языком. Последний переводчик, занимавший это место, просидел там пять лет, ни разу прежнего президента в глаза не видел и уволился исключительно от скуки, когда был избран новый президент. Бак подал заявление и на конкурсных испытаниях набрал на четырнадцать очков больше ближайшего соперника.

Бак, Сара, их сын и «порше» перебрались в Вашингтон. Сара начала обживаться и вести хозяйство в Арлингтоне. Бак начал посещать лекции на вечернем отделении Джорджтаунской школы юриспруденции. Дни он проводил за чтением юридической литературы в служебном кабинете, лишь время от времени проглядывая кипу русскоязычных документов, автоматически проходящих через его стол.

Напряженно работая, студент-вечерник мог закончить образование за четыре года, но Бак не торопился. Он обожал изучение правовых дисциплин и работал над ними кропотливо и въедливо, словно ювелир, преисполненный решимости придать редкому камню совершенную огранку. Преподаватели считали его вдумчивым, прилежным студентом, дотошным, педантичным и напрочь лишенным того, что на их языке именовалось «творческим юридическим мышлением».

Однажды Бак спросил профессора, почему тот оценил лишь на «три» контрольную работу, в которой Бак точнейшим образом ответил на длиннейший и каверзный вопрос.

— Не спорю, господин Бак, ваш ответ, пожалуй, заслуживает «пятерки», — ответил профессор, откинувшись в кресле и потирая глаза. — Но мы здесь готовим практикующих юристов, которые должны уметь думать на ходу, в контексте постоянно развивающегося правотворчества. Вы дали безупречный теоретический ответ, прямо как из учебника. Мне самому бы не ответить лучше. Но не хватает чутья, ощущения жизни, лежащих за рамками юридических норм, Не исключено, господин Бак, что вы призваны скорее преподавать юриспруденцию, нежели практиковать ее.

Слова профессора привели Бака в трепет. Провести жизнь, погрузившись в дебри юридических дисциплин, — да он ни о чем лучшем и мечтать не мог! Медленно, методично, испытывая незамутненную радость истинно приверженных и посвященных, Бак изучал закон. Студенты приходили и уходили год за годом, но Бак продолжал учиться. Он знал, день придет, когда он завершит учебу и станет преподавать юриспруденцию сам. А пока что жизнь его была насыщена до предела.

Работа в Белом доме почти не отнимала времени. С годами он стал воспринимать Белый дом как место, куда приходил заниматься, своего рода убежище, которое еще и приносило доход. Да, верно, президента он видел, но не по служебному делу. В первый месяц после вступления в должность новый президент забрел в кабинет Бака, представился и сел. На Бака произвели впечатление молодость президента, его непринужденность, то, как он положил ноги на стол Бака и начал расспрашивать о его жизни. И только позже Бак осознал, что за юношескими манерами, кажущейся простотой прячется жесткий аналитический ум, а милый неслужебный разговор был не чем иным, как скрытым экзаменом, который он, Бак, выдержал. Президент не моргнув глазом уволил из аппарата Белого дома с полдюжины «стариков», откровенно сказав им, что увольняет их за некомпетентность. Сказав лично, в лицо, а не передав через помощников.

Несмотря на проявляемую президентом твердость, Бак долгое время испытывал сомнения на его счет. Появиться на свет отпрыском богатой семьи, легко войти в политическую жизнь и жениться на красавице еще мало, думал Бак, чтобы иметь дело с советским соперником. Советские руководители представлялись Баку твердыми до жестокости, людьми такой убежденности, что американцу и не снилось. А богатому американцу — тем более.

Сомнения, которые Бак испытывал относительно способностей президента, каким-то образом еще более оправдывали в его собственных глазах и его «непыльную» работу, и неторопливую учебу.

Итак, сегодня утром Бак быстро пролистал «Правду» и «Известия», а затем с удовольствием перешел к одному из эссе Мейтланда о природе корпораций. Раскрыв книгу, он начала делать аккуратные пометки на полях и записи в блокноте.

Бак настолько погрузился в работу, что не сразу услышал пронзительный звонок, уже несколько секунд заливающийся в кабинете. Он никогда не слышал этого звонка раньше, но узнал немедленно. Во втором ящике письменного стола был установлен красный телефон. Когда Бак получал этот кабинет и служебные инструкции, ему объяснили, что красный телефон будет звонить в исключительных случаях и не предназначен для обычной телефонной связи. Для обычных разговоров отводился черный аппарат, установленный на столе. Бака предупредили также, что красный телефон, если он зазвонит, будет издавать не прерывистый звук стандартных телефонных аппаратов, а непрерывно пронзительно звенеть, пока он не снимет трубку.