Ганнибал - [9]

. Разумеется, его царь никогда бы не осмелился дать пристанище несчастному изгнаннику и тем самым пойти против воли Рима. С Селевкидами у Ганнибала прекратились все отношения сразу же после битвы при Магнезии, когда великий полководец, сознавая свое полное бессилие, вынужден был смотреть, как римские легионы обратили в бегство много раз превосходящие их по численности войска, которыми командовал вечно колеблющийся Антиох. В Малой Азии все эллинистические государства, за исключением Вифинии, стали союзниками Рима, равно как и Массалия[30] в Галлии.

— Эллины по духу своему — рабы, — глухо сказал я, высказывая вслух наболевшую мысль.

— Да нет, не рабы, а слуги, — угрюмо проворчал Ганнибал, — Рабы ни в чем не виноваты. Они ведь не сами обрекли себя на такую участь. Напротив, Афины, Коринф, Спарта и Македония с их детскими сварами и раздорами сами себя делают прислужниками римлян.

Я умоляюще посмотрел на него:

— Поедем со мной. Я как раз собираюсь покончить со всеми делами. Часть денег так и так принадлежит тебе. Александрия — более-менее свободный город, правда лишь до тех пор, пока очередной римский посол не потребует твоей выдачи. Но хотя бы несколько дней ты там проведешь спокойно, а я за это время улажу свои дела.

— А потом?

— В Аравийском море вода не менее соленая. — Я призывно вскинул руки, — Или, например, древние пунийские города по ту сторону Столбов Геракла[31] — Лике[32], Карт-Ганнон, Счастливые острова[33]. Или Индия…

Он выдавил на лице улыбку:

— Два старика вздумали уйти от судьбы. Нет, Тигго, забудь об этом. Я должен, как и прежде, творить историю. Неужели ты думаешь, что теперь, когда мне уже за шестьдесят, я смогу заставить себя забыться и, попивая вино, спокойно смотреть на мир!

— Но ведь эта твоя вифинская затея, она же совершенно бессмысленна.

— Нет, не совсем. Есть одна возможность.

— Какая? Где?

— Если Прусий прислушается к моим словам, если он предоставит мне свободу действий, тогда Пергам неминуемо ждет поражение. И тогда именно здесь, на Боспоре, можно будет начать все заново.

Он считал, что Никомедия не подходит для осуществления его целей из-за своего местоположения. Гораздо разумнее было бы воздвигнуть прямо на Боспоре новый город или же просто использовать уже существующий полис[34] — например, Византий[35], который, правда, в настоящее время является союзником Рима. Расположенный на стыке Европы и Азии, по причине своей удаленности от Рима, по мнению сенаторов, не представляющий для него опасности и в то же время остающийся в пределах Ойкумены, — одним словом, можно было бы не только способствовать расширению торговых связей, но и оказывать влияние на политические события. А имея в распоряжении более-менее сильный флот и хорошо обученную армию, защитить его не составит труда…

— Рано или поздно, — брезгливо поморщился Ганнибал, — устроившие между собой свару греческие селения Афины и Спарта поймут, что для них просто нет другого выбора. Иначе Рим раздавит их. Под властью пунов сицилийские города жили собственной жизнью, теперь у них все подчинено желаниям Рима. Он не только установил там свои законы, но и посягнул на нравы и обычаи их обитателей. Вероятно, он еще заставит покоренные народы поклоняться единому богу, и это будет самое ужасное…

Вопреки желанию я был вынужден признать, что это была не просто единственная возможность противостоять Риму, нет, это был очень хорошо продуманный план. На меня он произвел сильное впечатление. Подумать только, на восточной окраине Ойкумены возникнет метрополия[36], которая станет связующим звеном между македонцами, фракийцами, армянами, персами, жителями Месопотамии, арабами, греками и скифами! Эдакое единство в многообразии, выгодно отличающееся от римского монолита с его стремлением задушить любое инакомыслие. Я отчетливо себе это представил в виде мозаики: осколки стекла плотно подгоняются друг к другу, и возникает цельное изображение. Именно так Византий притянет к себе государства, возникшие на развалинах империи Александра Великого. Характерно, что сделают они это совершенно добровольно, и тогда, образно выражаясь, обутые в кожаные сандалии ноги римских легионеров уже не смогут вдребезги разнести новый мозаичный узор.

— А Прусий… — Я осекся, не закончив фразы.

Ганнибал тяжело вздохнул:

— Не забывай, что эллины и пуны вот уже чуть ли не шестьсот лет враждуют между собой. Одно дело — принять у себя пунийского полководца, покрытого не только славой, но и пылью после долгих странствий. Но позволить ему стать основателем могучей державы… Сыновей же Прусия боги просто лишили разума.

У меня чуть слезы не выступили на глазах — такая безнадежность звучала в его голосе. Ведь осуществление грандиозного замысла, от которого даже дух захватывало, всецело зависело от того, предоставит ли хитрый правитель крошечного государства свободу рук величайшему стратегу в истории.

— Но Пергам — союзник Рима, — поспешил напомнить я ему, — и если Евмен потеряет все свои владения, сюда придут легионеры.

— Я постараюсь не допустить этого, — Ганнибал оперся подбородком на скрещенные ладони, — Я отнюдь не намерен полностью сокрушать Пергам, а хочу лишь… немного умерить его притязания. Я предложу ему такие выгодные условия, что Евмен после разгрома своего войска непременно примет их. В Рим же отправятся послы с предложением заключить мирный договор и принять участие в претворении в жизнь другого, еще более величественного плана.