Гамлет - [71]

«Одинокие лазутчики (точнее, шпионы), — это сказано королем вслед Горацио и Джентльмену без лица и имени» — добавляет Андрей Чернов еще один штрих, уже фактически завершающий портрет. «Сказано вслед…» — они выходят, а король говорит Лаэрту, совершенно безотносительно ушедших, что печали подобны не отдельным лазутчикам, а батальонам, то есть основным силам противника. А слово «лазутчик» здесь как раз точнее, чем «шпион», ибо на языке Шекспира spy — слово с разнообразным и совсем не негативным значением. Так, король Лир памятно употребляет его, говоря о себе и об Корделии, когда их ведут в тюрьму, где они теперь смогут заняться тайным смыслом вещей: «As if we were God's spies…»(V, 3, 17).

И так далее. Во всем происходит этот сдвиг на чуть-чуть, ведомый даже не волей и намерением А. Чернова, а тем, что он сменил регистр стиля, и сразу же изменились акценты. Философ-стоик Горацио мгновенно превратился в Молчалина, а в условиях прежде трагического сюжета, естественно, эволюционировал в мелодраматического злодея. Произошла смена всей системы исторических, культурных представлений и ценностей. Гуманистический спор, длившийся на протяжении XVI века, — стоит ли гуманисту становиться советником при государе (как известно, Эразм Роттердамский говорил «нет», Томас Мор — «да») невозможен в русском интеллигентском сознании, для которого любое приближение к власти — губительный компромисс. Горацио во дворце? Значит, подлец и предатель. Да и может ли быть иначе в переводе-интерпретации, который, как оказалось, был начат в ночь смерти Андрея Донатовича Синявского и посвящен памяти этого прославленного диссидента.

Чернов несколько раз читал свой перевод. Сначала в узком театральном, академическом кругу. Первое публичное чтение состоялось 31 мая 2001 г. в Музее Маяковского, где мы и обменялись с ним развернутыми репликами, литературная версия которых предлагается здесь. Я же хочу завершить, сославшись на мнение, прозвучавшее тогда в кулуарах: это скорее не перевод Гамлета, а новая пьеса — «Горацио», похожая на пьесу Стоппарда о Розенкранце и Гильденстерне.

Будет ли это «Гамлет» или это будет «Горацио», но то, что делает Андрей Чернов, имеет одно безусловное преимущество в сравнении с бесчисленными шекспировскими или пушкинскими загадками-разгадками последнего времени, где непременно главными героями оказываются то Дантес, то Ретленд: нас возвращают к тексту. И даже если мы останемся при своем прежнем мнении, мы должны будем научиться защитить его, а для этого — прочесть известное заново, увидеть острее и ответить на вопросы, над которыми прежде не задумывались.

Сергей Николаев Лингвистические заметки о «Гамлете»

Мне понятно, почему Андрея Чернова заинтересовал Горацио. Я ни в коем случае не согласен с исследователями, критикующими Чернова за то, что он, следуя моде, преподносит нам очередную фантазию на тему «Гамлета». Чернов никоим образом не преследует эту цель. Центральное место в драме Шекспира остаётся за Гамлетом, другое дело, что на нём и его «загадке» по традиции сосредоточивались основные усилия шекспироведов и практических интерпретаторов, а Андрей Чернов обратил внимание на существенные «странности поведения» считавшегося в общем-то второстепенным персонажем Горацио, «преданного друга» Гамлета, «философа-стоика», постановщиками и зрителями воспринимающегося то безобидным шутом, то безобидным же занудой-резонёром.

Но «Гамлет» — несомненно сложное по своей структуре «многомерное» (а отчасти и «поверенное алгеброй» — см. статью А. Чернова «Формула Шекспира» о золотом сечении) произведение, имеющее чёткую структуру, в которой, в частности, отношения персонажей строго структурированы.

Образ Горацио как политика (вернее, политикана) и его связь с древней и новой историей Европы подробно разобраны в статье Чернова. Я позволю себе сделать только несколько дополнительных замечаний.

Место действия драмы нарочито условно — якобы Дания, однако для англичан и вообще западных европейцев эта страна не дальний свет. А в драме и название конкретного места действия (город Helsingør, через французское посредство дошедший в Англию в виде Elsinore — и в таком искажённом виде оставшийся в «Гамлете», хотя Шекспир, видимо, знал, как этот портовый городишко звучит по-датски), и имена действующих лиц весьма условны. Ниже в таблице выделены и подчёркнуты реальные для каждого из языков имена, остальные — стилизации.

Из «греческих по форме» Ophelia не имеет прямого греческого соответствия. Сравнение с «однокоренными» ophelos «польза, выгода, помощь», ophello «наращивать, усиливать, приумножать, возвеличивать», opheilo «быть должным, считать себя обязанным» не делает её имя «говорящим». Видимо, её имя следует считать искажённым (с заменой ожидаемого А- на О-) греческим существительным apheleia, производным от прилагательного apheles «ровный, гладкий; безукоризненный; простой; неприхотливый, прямодушный, бесхитростный». У её брата Лаэрта — имя царя Итаки, отца Одиссея; отец же Polonius — латинизированный «Поляк». Из «латинских» (их признак — окончание — us) настоящими древнеримские имена — это Claudius,