Англия заново открывала Шекспира на исходе XVII столетья после революционной смуты, гражданской войны, диктатуры Кромвеля и восемнадцатилетнего (1642–1660) запрета театров.
Связь времен и впрямь распалась. При всех своих новейших открытиях шекспироведение, угождая традиции, три с половиной века повторяет ошибки, некогда сделанные провинциальными новичками английской сцены. Ни один из них не видел постановок в шекспировском «Глобусе» и восстанавливал логику драматического действа по лишенным авторских ремарок изданиям.
«Переводчик в прозе раб, а в стихах соперник», — обронил Василий Жуковский. Русский переводчик «Гамлета» обречен на двойное соперничанье — с автором оригинала и переводческой традицией. Но даже если ты сам осознаёшь, что вскарабкался на плечи гигантов, знакомый театровед все равно поинтересуется: «А что, Пастернак уже не устраивает?»
Осенью 1998 г. в Опалихе на даче у режиссера Галины Дубовской меня представили Питеру Штайну, только что отыгравшему московскую премьеру своего «Гамлета». В программке черным по белому было написано:
«Мы поставили “Гамлета” в скромных русских переводах».
Штайн не знал ни русского языка, ни русской переводческой традиции, и столь высокомерное заявление можно было принять за оскорбление. Но, видимо, у немцев тоже принято махать кулаками после драки, и меня попросили почитать из моего перевода. Потом я спросил у Штайна, что он имел в виду, когда устраивал окрошку из текстов Пастернака, Лозинского и фрагментов, специально заказанных кому-то из околотеатральной публики. Он ответил, что он никак не мог добиться от актеров того звука, который есть и в оригинале, и в немецких переводах.
Переводы редко живут на сцене по полвека, ведь язык, как и стрелки часов, все время незримо смещается. И переводчиком становится тот, кто раньше других заметит, что часы отстали.
Борис Пастернак начал свою работу еще в середине 1920-х, опубликовал в 1940-м, а правку в переиздания вносил вплоть до своей кончины (полностью его переложение издано в серии «Библиотека Всемирной литературы» в 1968 году). Если не считать прозаического подстрочника М. М. Морозова (1954 г.), то между «Быть иль не быть…» Пастернака и моим «Так быть или не быть…» примерно та же временная дистанция, что от первой русской гамлетовской импровизации Сумарокова до первого перевода Висковатова.
Просто на дворе уже другое тысячелетие.
Вот хронология переводов монолога «Быть или не быть…»:
1). 1748 г. — А. П. Сумароков;
2). 1810 г. — С. И. Висковатов;
3). 1828 г. — М. П. Вронченко;
4). 1837 г. — Н. А. Полевой;
5). 1844 г. — А. И. Кронеберг;
6). 1861 г. — М. А. Загуляев;
7). 1873 г. — Н. Х. Кетчер;
8). 1880 г. — Н. Н. Маклаков;
9). 1883 г. — А. Л. Соколовский;
10). 1889 г. — А. Месковский;
11). 1892 г. — П. П. Гнедич;
12). 1893 г. — П. А. Каншин;
13). 1895 г. — Д. В. Аверкиев;
14). 1899 г. — К. Р. (К. Романов);
15). 1907 г. — Н. Н. Россов;
16). 1930 г. — Владимир Набоков;
17). 1933 г. — М. Л. Лозинский;
18). 1937 г. — А. Д. Радлова;
19). 1940 г. — Борис Пастернак;
20). 1954 г. — М. М. Морозов;
21). 1997 г. — Андрей Чернов;
22). 1999 г. — Виталий Рапопорт;
23). 2000 г. — «Н. Т. Балиус»;
24). 2001 г. — Виталий Поплавский;
25). 2002 г. — «Вадим Николаев»;
26). 2003 г. — Анатолий Елохин.
Более полувека принято было считать, что Пастернак гамлетовскую тему закрыл. Хотя сам поэт предлагал судить его работу не как перевод, а «как русское оригинальное драматическое произведение» (Мастерство перевода. М., 1966, с. 110).
Это высказывание нуждается в комментарии.
В 70-х Валентин Берестов пересказал разговор Ахматовой с Пастернаком, произошедший после войны, но еще до доклада Жданова, то есть до августа 1946 г.:
— Борис Леонидович, наше героическое время требует нового «Фауста».
— Да-да, Анна Андреевна, я обязательно переведу «Фауста».
— Вы меня не поняли, Борис Леонидович, надо написать «Фауста», и сделать это можете только вы.
— Я прекрасно вас понял, Анна Андреевна. И вторую часть — тоже.
Дело не в чудачестве гения. Друг Берестова профессор Эдуард Бабаев обратил внимание, что фамилию героя своего знаменитого романа Пастернак вычленил из традиционного для православного человека оборота (ибо Сын Бога Живаго — Христос).
Наблюдение Бабаева — ключ к диалогу Пастернака и Ахматовой, а само название «Доктор Живаго» — это ответ Пастернака на имя заигрывающего с Мефистофелем «главного героя» западной культуры — Доктора Фауста.
