Гамиани, или Две ночи сладострастия - [24]

Я торжествовала победу, когда властный голос матери Иоанны заставил умолкнуть моих подруг. Я не стану описывать церемонии моего посвящения в сан жрицы Любви — этим я лишила бы свое повествование краткости и динамичности. Так или иначе, после того, как на меня был возложен терновый венок, все присутствующие предались безудержному, разгульному веселью. И когда на ковре появились всевозможные яства и напитки, началось пиршество, равных которому мне больше не приходилось видеть. Разве могла я представить себе раньше, что мои всегда скромные послушницы способны предаваться такому разгулу? Девушки пили, ели и ругались, как подгулявшие кучера. Поначалу меня это несколько шокировало, но после того, как я сама выпила несколько бокалов вина, я больше ни в чем не уступала своим подругам.

С каждой минутой, с каждой новой каплей вина тосты становились все непристойнее, и без того короткие туники поднимались все выше и даже вовсе снимались, обнажая соблазнительные тела. Вскоре все присутствующие, разгоряченные вином и возбуждающими речами, стали требовать мужчин. Свежие уста девушек, еще недавно казавшихся такими целомудренными и благочестивыми, громкими возгласами призывали предаться разгулу.

Самая разгоряченная из монахинь вдруг со стоном бросилась на свою соседку и стала осыпать ее страстными поцелуями. Да и остальные не остались без дела. Все женщины разделились на пары. Слышались страстные возгласы, звуки поцелуев, тела переплетались, губы сливались с губами. Сладостные вздохи сменялись словами любовной истомы, жарким бредом. Огонь сладострастия охватил обнаженные женские тела и зажег настоящий пожар, неистовый и безумный. Гирлянды разгоряченных женских тел, грубых и нежных, стремительных и неторопливых, утонченных и ненасытных в своих ласках, извивались, катались по ковру, бесновались в безумных, пылких, резких порывах. Когда слишком нетерпеливым любовницам миг последней сладости казался очень далеким, они на минуту разделялись, чтобы собраться с силами и отдышаться перед решающим сражением. Впиваясь друг в друга, с пылающими от похоти глазами, они состязались в искусстве соблазна, изощрялись в непристойности поз. И та, которая в искусстве обольщения оказывалась более умелой, подвергалась яростному нападению возбужденной соперницы, которая опрокидывала ее навзничь, осыпая дождем мельчайших поцелуев, впивалась губами в самую тайную часть ее тела, не забывая, однако, расположить и свое так, чтобы ее подруга смогла дотянуться языком до ее сокровенного места и доставить ей такое же наслаждение. Обе головы оказывались скрытыми бедрами, и оба тела образовывали одно причудливое тело, судорожно бьющееся, издающее хриплый, исступленный, похотливый крик, за которым вскоре следовал безумный стон, вызванный пароксизмом наслаждения. Другие пары, возбужденные этим зрелищем, с яростными воплями бросались друг на друга. Спеша насладиться, они, не жалея сил, старались приблизить сладостный миг. Пара сталкивалась с парой и бездыханно падала на пол, корчась в истомной судороге, и скоро груда обессиленных женских тел, чуть вздрагивающих и забрызганных собственными извержениями, застыла в тяжелом сне, напоминавшем обморок. И лишь на фреске, покрывавшей потолок, все еще продолжалась бесшабашная вакханалия…

Но это было только начало. Отдохнувшие женщины наскоро привели себя в порядок и снова предались любовным утехам. Мы не ощущали необходимости в мужчинах и без них демонстрировали самые вычурные способы наслаждения. Самые развращенные герои древних чувствовали бы себя среди нас новичками. Элефантида и Аретино смогли бы удивить нас только убожеством своей фантазии. Наша изобретательность была воистину дьявольской. Чего мы только ни делали, чтобы возбудить себя и восстановить иссякнувшие силы! Сначала мы принимали ванну из горячей бычьей крови, чтобы сделать кожу и мышцы упругими, потом пили настойку из кантарила, после чего укладывались в постель и растирали себя мазью из желчи арапаимы, что горячит кровь, потом мы пили настойку корня мандрагоры, что изощряет фантазию и способствует неутомимости в любви. Все это делало нас ненасытными в нашей страсти к наслаждениям. И чем неистовее мы удовлетворяли себя, тем безумнее становились наши желания. И когда сила страсти достигла апогея, к нам приводили осла. Лишь он один мог утолить жажду нашей плоти. Это было хорошо выдрессированное животное. Возбуждающее зелье, которым его поили, позволяло ему до рассвета участвовать в наших развлечениях.

В ту памятную для меня ночь я, разгоряченная охватившим меня желанием, безумно металась в бесплодных поисках способа обуздать свою плоть. В этот момент в зале появился осел, встреченный криками восторга. Растолкав всех женщин, устремившихся к нему, я первой оказалась подле животного. Дрожащими от нетерпения руками я схватила его мощный член и, подведя его к заветному отверстию, попыталась ввести туда. Но ослиный снаряд оказался настолько велик, что все мои попытки оказались безрезультатны. Тогда я натерла его мазью, которую мне протянула одна из монахинь. Это помогло, и мгновение спустя я, застонав от боли и страсти, стремительно задвигала бедрами. Мне хотелось, чтобы орудие наслаждения как можно дальше проникло в мое тело, и, несмотря на сильную боль, я все глубже и глубже заталкивала его в себя. Мое наслаждение достигло предела, когда я почувствовала, как густая и горячая жидкость огненной лавой захлестнула меня и обожгла мое чрево. Будто сквозь сон я ощущала, как горячий ручей капля за каплей проникает в глубь моего тела. Любовная нега истомно струилась по моим членам…