Гамарджоба, панове! - [20]

— Сказали, чтобы у сочувствующих ополчению хлебца попросили, — попытался пошутить я, — сказали, что местные посочувствуют и дадут.

— Ага, догонят и ещё дадут! — взбеленился, вдруг, Пуля, — мы вон с Кирпичём залезли в погреб за картошкой. Думали, ничей, да и картоха вся сморщенная, проросшая. А тут дедок, столетний, откуда ни возьмись. Да, как треснет Кирпича клюкой своей. Кирпич ему, мол, ты чё, старый? Мы ж тебя защищаем, дай пару кило супчик сварганить! А дед, мол, защищать то защищай, а картоху не трогай. Угля, говорит, привези, тогда и картоху получишь. Вот такие рыночные отношения.

Весь вечер и всю ночь жила своей мерзкой жизнью линия фронта. Отбирала жизни, калечила, оставляла семьи без отцов, братьев, сыновей и женихов. Фронт был совсем рядом, порой казалось, что стрельба идёт на соседней улице. Фасады большинства домов, заборы и калитки были истерзаны залетавшими осколками и пулями от крупнокалиберного стрелкового оружия. Жизнь переместилась под землю: в подвалы, погреба, выкопанные на скорую руку, и укреплённые, как ДЗОТы времён войны, глубокие землянки. Команда была подготовиться к рейду и отоспаться. А, как тут выспаться, когда вот только, что во двор залетела на излёте трассирующая очередь крупнокалиберного пулемёта и срезала толстенную ветку яблони под окном?! Завтра ночью сапёры делают проходы, и мы просачиваемся на сопредельную территорию. Язык не поворачивается назвать её «чужой». Неспокойно как-то.

Утром недосчитались Пули. Куда мог исчезнуть этот стервец, оставалось только гадать. Во время завтрака забежал боец из нашей роты, принёс нам усиление к вооружению — РПГ-7 и четыре выстрела к нему. Два кумулятивных и два осколочных.

— Справишься? — почему-то спросил у меня Дед.

— Не вижу проблем, штука знакомая, — ответил я, на всякий случай, посчитав пороховые заряды.

Три выстрела с зарядами Вася Кирпич забрал себе, а «трубу» и один осколочный я разместил у себя в ранце, вспомнив, как их носили наши пацаны — разведчики. Днём на передовой стрельба заметно ослабевала. Только иногда двумя-тремя короткими очередями предупреждал о своём присутствии ПКМ, да агрессивно ему отвечал в ответ двумя-тремя гранатами АГС. Неожиданно шумно в хату вошёл возбуждённый Пуля с чёрными от чернозёма коленками и локтями. На его плече болталась расчехлённая СВД.

— На запах пришёл, бродяга? — спросил парня Кирпич и, взяв Пулю за тонкую шею, посадил за стол.

На большом круглом столе стояла ещё тёплая большая чугунная сковорода с жареным салом и яйцами, густо присыпанными зелёным лучком.

— А вы? — сглотнув слюну, спросил Пуля, шумно выпустив из груди воздух, набранный для важного сообщения.

— Твоя доляха, ешь пока не остыло, а потом сам понимаешь… — грозным тоном сказал Дед, отрезая большой кусок белого хлеба для паренька.

Это я потом понял, что означали слова бывшего учителя физкультуры. Завтракал Пуля очень долго. Навернув сало с яичницей, он долго и тщательно протирал сковороду хлебным мякишем. Потом шумно цедил чай из эмалированной кружки, с грохотом вылавливая ложкой плавающие чаинки. Все понимали — тянет время поросёнок. После того, как Дед убрал со стола оставшийся хлеб и чайник с кипятком, Пуля подскочил и весело предложил:

— А давайте я посуду за всех помою? Мне не трудно.

— Нос помоет, он сегодня дежурный. Исходное положение принять! — рявкнул Дед, зачем-то расстёгивая свой брючный ремень.

Пуля молниеносно сбросил с себя курточку, ремень, выбросил всё из карманов и принял положение для отжимания от пола. Ах, вот, что означали многозначительные слова Деда «…сам понимаешь…». Начал Пуля довольно бодро, но уже при счёте «тридцать» его острые локти перестали полностью разгибаться, а на пол со лба упали две первые капли пота.

— А не надо было жрать столько, — ухмыльнулся Кирпич, заглядывая в ствол своего АКМа.

— Сколько ему? — шёпотом спросил я у Василия.

— Ерунда! Полтинничек! — весело ответил Кирпич, — он у нас скоро качком будет.

После полтинничка Пуля откинулся на спину и, тяжело дыша начал свой рассказ:

— Дед, я конечно виноват, но, если честно, хотел вернуться до вашего подъёма. Я на «передок» ходил. У меня здесь дядька Славка воюет, батин брат двоюродный. Думал, найду, поговорим. Он же до сих пор ничего о моих не знает. Ну, и хотел посмотреть, как тут у них вообще. Мужики, тут война настоящая! Каждый день убитых и раненых вывозят. Кровища… Меня там один дядька прихватил, говорит, типа, — давай помогай грузить «200-х». А я ему, типа, — ты чё, дядя, я — снайпер, на войну иду. А он, как врежет мне по загривку, винтовку отобрал и заставил трупаки в кузов машины подавать. Я чуть не обделался со страху. Так до первой линии окопов и не добрался.

— Вот будешь знать, как приказы старших нарушать, — поучительно произнёс Дед.

— Ага! И мне спасибо скажи, что завтрак тебе оставил, а то были у нас тут охотнички… — улыбаясь, заметил я, поглядывая на вечно голодного Васю Кирпича.

— Спасибо дядя Вова, я вам позже ещё расскажу, а сейчас посплю маленько, — ответил совсем умаянный, сонным голосом Пуля, поднимаясь с пола и падая на продавленный диван.

До выхода на задание оставалось двенадцать часов или в другом измерении: один раз плотно поесть и раза три чайком побаловаться.