Галлахер великий - [3]

— Такая работа, — отвечает она.

— Но как вы это переносите? — настаивает он. — Ни на минуту нельзя шелохнуться — и так целыми часами и днями! И никто не знает, жив ты или мёртв!

— Иногда я и сама не знаю, жива я или мертва, — говорит она.

— Это недопустимо, — говорит он. — Красивым женщинам негоже простаивать за стеклом. Им надлежит находиться в гуще жизни, двигаться, действовать!

— Предпочитаю вообще не шевелиться, — говорит она. — Стоит что-то предпринять, как начинаются промахи. Если стоишь неподвижно, никто тебя ни за что не осудит.

— Вы определённо нашли себе работёнку по вкусу, — замечает он, изумлённо глядя на неё. — Долго вы этим занимаетесь?

— Год.

— И сколько ещё собираетесь?

— Года два. Пять лет, десять. Не знаю.

— Почему вы остались неподвижно стоять в витрине, когда выключился свет? — спрашивает он.

— Мне некуда идти, — отвечает она.

— Но у вас наверняка есть где-то комнатушка?

— Да, но я не вхожу в неё, пока не почувствую смертельную усталость. Только тогда я сваливаюсь в постель, не чувствуя, какая она крошечная и тоскливая.

Она поворачивается к нему.

— А как случилось, что вы простояли там столько времени и раскусили меня? Куда вы шли и зачем?

— Мы товарищи по несчастью, — говорит он. — Я собственноручно уволил себя с работы. А почему бы вам не последовать моему примеру? Мы могли бы поплакаться друг другу в жилетку и назавтра начать жить со свежими силами!

— Нет, — неожиданно вскрикивает она в испуге. — Я не могу уйти из витрины, ни в коем случае!

— Чего вы боитесь? — спрашивает он.

— Города, людей, всего! Я начинаю работу с утра. В семь тридцать я на витрине. И так весь день, каждый божий час. Несколько минут на обед и ужин. Потом весь вечер до полуночи.

— Вы никогда не гуляете в парке, не ходите на спектакли, не катаетесь? Ничего не делаете, кроме стояния, подобно восковому манекену?

— Воскресенье — выходной.

— И что делаете по выходным?

— Не вылезаю из постели, читаю.

— О, женщина! — восклицает он. — А я-то воображал, что это у меня проблемы! Выше голову!

Он обнаруживает, что не может расплатиться за кофе. Предлагает кассиру золотую монету достоинством в пять долларов; тот заявляет, что это незаконное платёжное средство. Галлахер не возражает, говорит, что это семейная реликвия. Показывает кассиру, как она то появляется, то исчезает. Будучи под сильным впечатлением от увиденного, последний говорит:

— Считайте, что расплатились! А теперь — на выход!

Галлахер выводит за собой на улицу девушку, которая вовсе не горит желанием идти.

Они стоят и смотрят на свежевымытые мостовые.

— Вот и дождь перестал, — говорит он. — Добрый знак. Утром — чистое небо. Судьба и рок, внемлите предостережению! Мы идём!

Он подводит её к опустевшей витрине и с помощью волшебного красного порошка, который он сдувает на стекло, выводит пальцем: «ОБЕД. ВЕРНУСЬ В 1975!»

— Найдём тебе завтра работу поприличнее! — восклицает он и вручает ей свою визитку «ГАЛЛАХЕР ВЕЛИКИЙ!».

— Я не знаю, хочешь ли ты участвовать в моём номере? Может, я распилю тебя пополам, а может, превращу в зебровую амадину или в кенгуру! Мы будем жить впроголодь, зато увлекательно! Не пойми меня превратно. Я устрою тебе комнату при нашем пансионе для престарелых актёров, канатоходцев, фокусников, севших на мель вроде меня, жонглёров и клоунов. Ты никогда не останешься в одиночестве или без покровительства. У нас найдётся для тебя всё, что пожелаешь. Итак, слово за тобой!

Под натиском его словес, обаяния и восторженности смущённая девушка поворачивается и убегает. Она запирается в магазине. Он не может туда проникнуть. И тоже уходит в замешательстве.

***

На следующее утро он возвращается, чтобы поговорить с девушкой, но обнаруживает вместо неё уже настоящий манекен — восковую куклу, на первый взгляд очень похожую на неё. Он даже пытается заговорить с ней. В магазине он встречается с управляющим, который рассказывает ему, что девушка не вышла сегодня на работу, а он не знает её адреса. Найти её никак нельзя. Галлахер уходит.

Гуляя по городу, он обнаруживает, что его со всех сторон обступают восковые фигуры во всех витринах. Он ловит себя на том, что, слоняясь мимо витрин, он краешком глаза следит за ними в надежде встретиться взглядом с девушкой, которая растворилась в толпе.

Вернувшись в театральный пансион, он делится своими печалями с домохозяином-степистом, который остался не у дел и философствует о положении дел в театре.

— Взять хотя бы чечёточников, — говорит он. — Рынок перенасыщен. Девать некуда. Хоть пруд пруди! Факиры, степисты — кому мы нужны? У всех одна и та же проблема: миру нет до нас дела. А твоей приятельнице из витрины, похоже, нет дела до остального мира. Я ей сочувствую. Можно мне занять её место в витрине и притворяться неживым? Дай мне её адрес. Я заинтригован.

— Где я её найду? — вопрошает Галлахер.

— Так ты едва с ней знаком?!

— Я знаком с ней настолько, насколько я способен вообще познакомиться с ней или с кем угодно. Я и моё краснобайство в ответе за то, что она лишилась работы и сбежала. Теперь она одна в огромном мире, перепуганная, и с ней может случиться что угодно. Даже не знаю. Если она наложит на себя руки, я…