Галицко-Волынская Русь - [7]
В древнерусских источниках имеются свидетельства, позволяющие говорить о существовании наряду с княжескими местных, земских дружин, с князем не связанных. К такому выводу в свое время пришел Η. М. Карамзин[73], а следом и некоторые другие историки[74]. «Эти профессиональные военные дружины, находившиеся на содержании общин, не уступавшие в военном мастерстве и сноровке дружинам княжеским, являлись ударными подразделениями ополчений ("воев"), повышавшими боеспособность народного войска», — считает И. Я. Фроянов[75]. Подобные факты доказывают, с одной стороны, многозначность понятия «дружина», недопустимость применения его в каком-то узком, например, классовом, контексте; с другой стороны, наличие земских дружин лишний раз свидетельствует о тесной связи этого института с общинной средой, его более универсальный (чем это принято считать некоторыми исследователями) характер.
Древнерусская княжеская дружина привлекает наше внимание также в связи с получившей широкое распространение в новейшей литературе теорией так называемого «дружинного государства». Впервые такая теория была намечена в работах Е. А. Мельниковой, посвященных типологии становления государства в Северной и Восточной Европе[76]. По мнению автора, «переход от родоплеменного к классовому (феодальному) обществу в Восточной и Северной Европе… осуществлялся через несколько последующих типов социально-политических систем: вождество, являющееся еще догосударственным образованием, дружинное государство, в котором потестарные структуры представлены военной организацией и раннефеодальное государство»[77]. Определение «дружинное государство» Е. А. Мельникова считает более подходящим, чем «military» («военное»), применяемое рядом англо-американских исследователей, поскольку именно дружине (или аналогичной ей военной организации) отводится основополагающая роль в таком государстве. Дружина, по мнению историка, «определяет особенности политического строя и потестарных структур», а также «весь облик» данного государства[78].
Взглядам Е. А. Мельниковой, несмотря на их поддержку, высказанную некоторыми другими исследователями[79], присущ ряд серьезных недостатков, как общеметодологического, так и конкретно-исторического свойства. Прежде всего, совершенно неправомерно вести речь об универсальности «дружинного государства» как «древнейшей формы государства, которую в разное время переживали все народы, образовавшие позднее как рабовладельческие так и феодальные государства»[80]. Как уже отмечалось в литературе, весьма сомнительно, чтобы под категорию «дружинного государства» можно было подвести, например, античные полисы (вообще не знакомые с феноменом дружины в общепринятом значении этого понятия), а также большинство «варварских» государств раннесредневековой Европы[81].
В то же время, едва ли справедливы высказанные в адрес Е. А. Мельниковой упреки в стремление сузить смысл понятия государства, свести общее содержание этого понятия к одной из его составляющих. «Особенно наглядно порочность этого подхода, — пишет А. Н. Тимонин, — проявляется в свете системного видения проблемы. Даже в случае ограничения анализа одним только институциональным аспектом, государство теоретически мыслится в виде совокупности определенных институтов. С этой точки зрения любая из подсистем государства, например, военная, выглядит шире, чем у Е. А. Мельниковой. Наряду с княжеской дружиной эта подсистема включает и народное ополчение»[82].
Считаем необходимым заметить, что определение, предложенное Е. А. Мельниковой, не претендует и не может претендовать на исчерпывающую характеристику явления. Оно принадлежит к числу таких широкоупотребительных определений, в которых фиксируется только одна, но наиболее существенная сторона предмета, от которой зависит его общая оценка. В данной связи определение Е. А. Мельниковой не лучше и не хуже многих ему подобных, которые можно найти в современной литературе, например, «рабовладельческое», «феодальное» или «общинное государство». Главным методологическим недостатком построений Е. А. Мельниковой, как и некоторых других новейших авторов, на наш взгляд, является отсутствие должной определенности в понимании самого исследуемого предмета — государства как такового, — какими должны быть его наиболее универсальные признаки, в чем они проявляются, в какое время и при каких обстоятельствах происходит их формирование, наконец, в чем состоит процесс образования государства.
В нашем понимании образование государства есть процесс постепенного формирования его основополагающих признаков — публичной власти, налогов, территориального деления населения. Говорить о существовании государства в любых его формах и проявлениях можно лишь тогда, когда сформировались и существуют все эти признаки. До наступления такого момента речь может идти только о каких-то переходных к государственным формах и образованиях. Невнимательность к этой, на наш взгляд, наиболее существенной стороне государствогенеза выражается у исследователя в априорной и потому совершенно недостаточной посылке, из которой исходит все дальнейшее построение — «как бы ни определять государство, очевидно, что на Руси оно существует в конце IX в., не говоря уже о X в.»
