Галицко-Волынская Русь - [186]
В последнее время предложено новое решение этого трудного вопроса: загадочный Изяслав Галицко-Волынской летописи — это один из трех сыновей Мстислава Удалого, так же, как и Даниил имевший права на галицкий стол[2605]. Такое решение имеет свои преимущества: оно не противоречит показаниям позднейших летописей, восходящих к Новгородско-Софийскому своду 30-х годов XV в., именующих данного князя Изяславом Мстиславичем[2606]. Составитель свода пользовался южнорусским источником, близким к Ипатьевской летописи[2607], поэтому сделанное им уточнение нельзя игнорировать. Кроме того, как показал А. А. Горский, и сама Галицко-Волынская летопись (под 1231 г.) в перечне участников киевского «снема» относит Изяслава к князьям, носившим отчество Мстиславичей[2608].
Однако отождествление Изяслава с одним из сыновей Мстислава Удалого, равно как и признание его сыном погибшего в битве на Калке киевского князя Мстислава Романовича имеет и свою слабую сторону. В одном из сообщений Галицко-Волынской летописи этот князь именуется Изяславом Новгородским: весной 1238 г. Даниил «возведе на Кондрата Литвоу Минъдовга, Изяслава Новгородьского»[2609]. По расчетам исследователей, «Изяславом Новгородским» мог быть тогда только новгород-северский князь Изяслав Владимирович, и этот факт для многих является решающим при установлении личности князя Изяслава как представителя младшей ветви черниговских Ольговичей[2610]. Возможно, впрочем, что под 1238 г. в летописи речь идет о каком-то другом князе, как полагают некоторые исследователи[2611]. Так или иначе, версия, по которой Изяслава следует считать одним из сыновей Мстислава Удалого, представляется нам наиболее правдоподобной.
Изяслав, вероятно, сам имевший виды на галицкий стол, был для Романовичей союзником ненадежным и в критическую минуту повернул оружие против позвавшего его Даниила: «Изяславъ же льсть створи и веле воевати землю Даниловоу, и взяша Тихомль и возвратишася»[2612]. Подробности этого конфликта придворный повествователь по обыкновению скрывает. Возможно, первоначальный летописный текст здесь подвергся позднейшей правке, вследствие чего в нем возникли очевидные грамматические и смысловые несоответствия.
Прежде всего, нарушена связь между формами числа подлежащего и сказуемого в предложении: Изяслав, очевидно, не являлся единственным участником инцидента, поскольку о таковых говорится во множественном числе («взяша», «возвратишася»), к тому же Изяслав в приведенном сообщении выступает не столько сам по себе, сколько в роли организатора и руководителя неких неназванных сил, которым он «веле воевати землю Даниловоу». Более чем странным и несоответствующим логике повествования является дальнейшее поведение Изяслава и его поспешников. Совершив враждебную Романовичу вылазку, они парадоксальным образом «возвратишася» в лагерь Даниила, и окончательно покинули его, только когда волынский князь решился начать поход на Галич: на военном совете под Бужском, читаем ниже, с Даниилом остаются его брат Василько и белзский князь Александр, «Володимеръ же, и Котянь, и Изяславъ воротишася»[2613].
Все это говорит о более сложном и драматическом характере реальных испытаний, постигших Романовичей, об истинном значении которых можно только догадываться. Неспроста свой скупой и сдержанный рассказ княжеский летописец сопровождает полным внутреннего напряжения восклицанием, ставшим одной из самых ярких и выразительных его сентенций: «О лесть зла есть, — якоже Омиръ (Гомер. — А.М.) пишеть, — до обличена сладка, обличена же зла есть. Кто в ней ходить, конець золъ прииметь. О злее зла зло есть!»[2614]. Как замечает Н. Ф. Котляр, «галицкий автор умело поддерживает высокое напряжение своего рассказа, придавая особое значение рядовому в сущности эпизоду политической жизни Южной Руси эпохи раздробленности»[2615]. Думается, дело здесь не только в литературном мастерстве древнего книжника. Едва ли рядовое и малозначительное происшествие могло бы вызвать в нем столь живую и эмоциональную реакцию.
Узнав о замешательстве в стане противников, первыми боевые действия начали королевич Андрей и воевода Дианиш. Летом 1233 г. их войска перешли галицко-волынскую границу и подступили к Перемылю, хорошо укрепленному городу, стоявшему на пути между Галичем и Владимиром-Волынским[2616]. Возле моста через реку Стырь их уже поджидали рати волынского и киевского князей. И «бишася о мостъ со Володимеромъ и Даниломъ, и отъбившися имъ. Оугре же воротишася к Галичю и порокы пометаша»[2617]. Новое поражение королевича прибавило уверенности Даниилу настолько, что он решил тотчас идти на Галич, даже несмотря на то, что почти все союзники оставили его, опасаясь, видимо, чрезмерного усиления владимирского князя
