Галатея - [21]

Фотограф возится со своим аппаратом, торопливо производя невидимые манипуляции. Свет в глаза. Заходящее над морем солнце.

...........................

И я подумал, что лето кончается и кончилось уже, и скоро осень, ведь так бывает осенью, бархатный сезон. Так просторно, когда всё сверкает от солнца, улицы, проспекты, стекло, и можно дышать, дышать, так много воздуха, что его, кажется, нет совсем. Так много места для света. Как в комнате, когда в неё впускают день, но комната не может вместить столько простора, ни одна комната не может вместить столько света, и кажется, стены стали прозрачны, и нет комнат, коридоров, улиц, нет того, что внутри, и того, что снаружи, только свет, сверкающий, прохладный. Пространство. Зеркала стёкол. Так бывает, когда начинается осень. И ещё на закате. Как сейчас. Когда всё замерло, сама невесомость, и вот, затаить дыхание и замереть так, тебя нет уже, и нет ничего, что не ты. И щемит сердце. Но что-то уже тянет тебя назад, в комнату, и ты не хочешь оборачиваться, но уже обернулся, и поздно знать, что там ничего нет. Ты уже обернулся. Лида. Я боюсь потревожить её, грубо ворваться в этот хрусталь, его холод и чистоту, его свет. И уже не могу не сделать этого. Она встрепенётся, скажет: "Что?" И отвернётся, застигнутая врасплох, может быть, закусит губу. Станет мучительно собираться с мыслями, её губы робко станут нащупывать улыбку, неуверенно, ей нужно будет ответить. Она скажет: "Что?" Но я должен. Прости. - Ты сказала ей о нас? - Нет. Она не пошевелилась. Она сказала: "Нет. Но она знает".

Закат. Пустая комната с открытым окном. Занавески, зеркало, шезлонг. Розовое в окне небо.

Вдалеке просёлочная дорога, изгородь со стороны поля, крошечная фигурка велосипедиста. Сумерки.

9

- Где ты в последние дни пропадаешь всё время? Я не спрашивал тебя до сих пор, но как-то... - Тебе же это неинтересно. - Ну почему же... - Ты же знаешь, мне предстоит путешествие. - Тебе? - Нам. Нет, не с тобой. - Надеюсь, не кругосветное? - Я же говорила тебе, мы уезжаем на гастроли. - Ах да, я и забыл. Ваш обожаемый Монпасье вознамерился, ни много ни мало, покорить всё побережье - все сто пятьдесят два километра! Она разжигает камфорку. - Да никакой он не обожаемый. Кофе будешь? - Да. - И потом, что в этом плохого? - Ничего. Только зачем называть это гастролями? - Он это так и не называет. Это я говорю, гастроли. - И ради этого нужно жить в гостиницах? - А почему бы и нет?- пожав плечами, говорит она.- Главное, чтобы весело было. - Немного же вы заработаете. - А разве это так важно?- говорит она. - И когда вы уезжаете? - На днях. Ты не видел мой халат? - Он в комнате, на стуле. Но сегодня ты больше не уходишь? - Нет. Помоги. Я расстёгиваю крючки на платье. - Последи за кофе. За окном детские голоса. Вода в джезве, закипая, начинает тихонько шуметь. Клеёнка на столе. Подоконник, и дальше тень. Я снимаю кофе с огня и, помешав его ложечкой, разливаю по чашкам. Она выходит из ванной, закалывая волосы. Целует меня и усаживается за стол. - Фу. Ну и умаялась я. Такая жара. Я открываю холодильник. Закрываю его. - Сливки кончились. - Ничего, выпью чёрный. - Съешь что-нибудь? - Не хочу. - Ну что ж. Хоть один вечер побудем вместе, вдвоём.

Недвижность листвы. Дуновение запаха её духов, такое слабое. - Тит Сестерций жил в небольшом городке на берегу Миссисипи. Он был влюблён в одну девушку, долго и безуспешно добиваясь взаимности. И вот, однажды, наконец, он услышал от неё слова, которые чуть не разорвали его сердце переполнившим его восторгом. Она шепнула ему: "Сегодня ночью". Можешь представить себе его состояние. Он не мог найти себе места, он метался по комнате, не в состоянии думать ни о чём другом, а день, между тем, не торопился уходить, медленно, мучительно медленно клонился он к вечеру. Но вот уже небо окрасилось закатом, теперь немного, совсем немного! Ему сделалось тесно в стенах его дома, он выбежал на воздух и, бесцельно бродя по улицам, сам не заметил, как вышел к реке. Солнце уже зашло, и река и небо над ней были залиты ровным золотисто-багровым сиянием. Пароход, только что отчаливший от пристани, медленно и важно проплывал мимо, неся своё отражение как чёрное вымя, и зачарованный, смотрел на него Тит Сестерций, рассеянно блуждая взглядом по палубе. И вдруг он оцепенел. Среди толпы незнакомых людей, навалившихся на поручни, он увидел ту, которая... Он увидел её. Она не видела его, болтая с кем-то, кто стоял рядом с ней. Оторопевший, потрясённый, он смотрел на неё и не мог оторвать глаз. Она уплывала. Пароход уносил её всё дальше, дальше по течению, вот она повернулась спиной, вот он уже не может различить её среди толпы, вот она исчезла совсем... Пароход давно уже скрылся, а несчастный Тит всё стоял и смотрел на пустынную реку, всё такую же прекрасную... - И больше он никогда не увидел её? Она уплыла навсегда? - Больше никогда. - И даже не попрощалась с ним... - Это было бы слишком жестоко. Или романтично? - Да. Слишком жестоко... - Сварить ещё кофе?