Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [63]

Максимилиан уже давно страдал от подагры, от сердечных приступов и почечных колик, возможно, это был сифилис, который на рубеже XVI–XVII столетий распространился во всей Европе. Его врачи советовали ему крепкие венгерские вина, которые он пил регулярно, разбавляя водой, чтобы смягчить ужасные боли в конечностях. Он писал своему другу: «И все же это было бы терпимо, если не станет еще хуже».

Максимилиан II отправился в путешествие в Регенсбург летом 1576 года со своей женой и четырьмя детьми. По дороге он заболел, и врачи считали, что он переел рыбы, хотя и без того уже полдюжины врачей следили за каждым куском, который он подносил к своему императорскому рту. В Регенсбурге он вновь заболел, на этот раз врачи увидели причину в употреблении незрелых фруктов. Ему еще удалось открыть заседание Рейхстага и высказаться по важнейшим вопросам, как внезапно он упал в обморок — из-за ледяной воды, которую он выпил в августе — убежденно говорили врачи. Едва он немного поправился, как снова заболел от груш и вишен, которые он съел. Теперь его врачи были в полном замешательстве и прописали ему алоэ.

Когда его состояние не улучшилось, то к нему призвали известную целительницу из Ульма, которую звали Магдалена Штрейхер. Она привезла с собой волшебный эликсир, который она сварила специально для императора. Какие компоненты содержало это чудодейственное средство, осталось тайной Магдалены. Возможно, оно имело сходство с тем универсальным лечебным снадобьем, которое потом будет готовить для Рудольфа, сына Максимилиана, датский астроном Тихо Браге. К венецианскому сиропу следовало добавить «скрупул коралловой настойки, сапфир или гиацинт, раствор жемчужин или питьевого золота». Это варево нужно было еще смешать с антимоном, чтобы оно служило чудесным средством от всех болезней, которые вылечиваются путем потоотделения.

Вначале казалось, что императору стало лучше, потом внезапно наступило ухудшение. У постели умирающего собралась вся семья и все громко хлопотали о спасении его души. Стоя на коленях у его постели, супруга Мария заклинала его, чтобы он позволил прийти придворному священнику, но он отвечал, что его священник «на небе». Его сестра, Анна Баварская[201], тоже поспешила в Регенсбург, чтобы вместе со всей семьей попытаться уговорить брата принять католическую церемонию. Его сын Матиаш[202], папский легат и испанский посол по очереди уговаривали больного, чтобы он принял последнее помазание католической церкви. Максимилиан ответил, что «он подумает». Испанский посол сказал больше: «Я вижу по Вашему состоянию, Ваше Величество, что настало время», — тут Максимилиан прервал его: «Совершенно верно, господин маркиз, — сказал он, — я не выспался и хотел бы теперь отдохнуть».

Ему было сорок девять лет, когда он умер. После его смерти врачи исследовали его череп и нашли, что его череп «примечательно сухой и теплый». Причиной этого посчитали его многосторонние способности, «множество иностранных языков, которыми он владел, его большое образование и ум, которые удивляли так многих». Другие источники утверждали, будто бы «в его сердце нашли черную субстанцию, твердую как камень».

9. Внутрисемейные свадьбы

После свадьбы Анны, любимой дочери Максимилиана, с его двоюродным братом, королем Испании Филиппом, которого он ненавидел, завязался еще один узел в тесно переплетенных канатах, которые связали друг с другом многие поколения испанских и австрийских Габсбургов.

Когда отец и дочь прощались друг с другом осенью 1570 года, то в глубине души они знали, что они никогда больше не встретятся. Анна отправилась в Нидерланды в сопровождении обоих своих братьев и товарища ее отца, Ожье Гислан де Бусбека, одаренного и обладавшего веселым нравом, а оттуда с вооруженным эскортом дальше в Испанию.

Ее свадьба с дядей, который был в два раза старше ее, происходила в Сеговии. Вначале казалось, что ледяные рамки испанского придворного этикета начали таять, благодаря оживленному, доброму характеру юной австрийской невесты.

Французский посол писал возмущенные сообщения о неформальной манере, в которой его приняла юная королева. Она не только упустила возможность предложить ему мягкий стул, который полагался ему по рангу, но и сама не осталась важно сидеть, а беседовала с ним, небрежно прислонившись к стене.

Когда к ней привели двух маленьких дочерей ее умершей предшественницы, чтобы представить их новой мачехе, обе должны были почтительно подойти к королеве, сделать глубокий придворный реверанс и поцеловать ее руки, как их учили. Но еще прежде, чем смогла разыграться эта сцена, Анна, которая сама выросла в семье с младшими братьями и сестрами, схватила маленьких девочек и обняла, целуя и говоря ласковые слова. Обе принцессы так этому удивились, что они «одновременно заплакали и засмеялись».

Некоторое время после приезда Анны к испанскому двору, там царили жизнерадостность и веселое настроение, которые проникали до самого великолепного фамильного склепа в обновленном дворце Филиппа — Эскориале. Анна забавлялась в садах с двумя инфантами или сидела за вышивкой, болтая в кругу придворных дам. По временам случалось, что ее видели рядом с супругом, одетым в черное одеяние: Филипп, склонившись над горой бумаг, Анна с детьми, сидящая сбоку, ожидая пока он закончит, и тогда им разрешалось посыпать песок на его подпись.