Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [62]
Корреспондент Фуггеров в Мадриде передал свои мрачные сообщения в Аугсбург и добавил один слух, который повторялся при испанском дворе: Филипп, якобы, займет место своего покойного сына, в качестве жениха своей юной австрийской племянницы Анны[192].
Так и случилось.
Два года спустя, эрцгерцогиня Анна, девушка двадцати одного года, «кровь с молоком», вышла замуж за своего дядю, короля Филиппа, который был в два раза старше ее.
Оба ее брата, Альбрехт[193] и Венцель[194], сопровождали свою сестру в Испанию. Они должны были поменяться со своими братьями Рудольфом и Эрнстом, которых они не видели семь лет, чтобы также насладиться воспитанием при дворе в Мадриде. Братья и сестра были счастливы снова встретиться в Вальядолиде с Рудольфом и Эрнстом, которых они не видели семь лет. Воспользовавшись случаем, Рудольфа обвенчали с его крошечной четырехлетней кузиной, инфантой Изабеллой Кларой Евгенией[195].
Следующей весной, когда стало очевидно, что ожидается наследник трона, Рудольф и Эрнст, наконец, получили разрешение вернуться в Вену.
Годы спустя, Рудольф все еще ясно вспоминал, как он был счастлив, когда ему позволили вернуться домой: «Я чувствовал такую радость, что на следующую ночь не мог уснуть».
Нигде не сохранилось свидетельства о том, какое влияние трагедия Дона Карлоса оказала на шестнадцатилетнего Рудольфа, может быть, его последующая жизнь расскажет нам об этом.
8. Максимилиан II — «Via Media»
Максимилиан нашел, что его молодые сыновья сильно изменились после долгого пребывания в Испании. Он с неудовольствием заметил «испанский юмор» и высокомерную заносчивость, которую они восприняли от своего дяди Филиппа. Холодная, сдержанная гордость его сына Рудольфа, могла помешать ему стать любимым наследником трона среди гораздо более дружелюбной и непринужденнои немецкой аристократии.
Венецианский посол при дворе императора, Джованни Корраро, рассказывал, что император Максимилиан однажды приказал своему сыну «che mutassere stile» — изменить свое поведение. Но девятнадцатилетний юноша не так легко подстраивался под желания своего отца и, таким образом, «испанский юмор» остался. Курфюрст Саксонии в особенности жаловался Максимилиану, что «король Филипп заставил своего ученика Рудольфа поклясться, что он навсегда останется хорошим католиком, и после смерти своего отца будет беспощадно преследовать любую ересь». Правда это или слухи, но с таким отношением трудно было завоевать расположение протестантских князей Германии.
В шестидесятые годы XVI века, когда старшие сыновья Максимилиана находились под влиянием католического двора своего дяди, религиозные фронты все больше крепли по всей Европе, а распри становились более безжалостными, религиозный климат в странах, где правил Максимилиан — Австрии и Богемии — был удивительно спокойным и толерантным, как нигде в Европе.
Протестанты в Австрийских тронных землях и в Богемии добились от него значительных уступок к особому неудовольствию его двоюродного брата Филиппа, который настоятельно подчеркивал, что «он лучше отказался бы от всех земель, чем предоставил свободу вероисповедания». Максимилиан однажды заявил папскому уполномоченному, который ничуть не был рад толерантности юного Габсбурга, что он «не папист и не евангелист, а христианин».
На самом деле, Максимилиан интересовался протестантизмом до самой смерти. Ему почти удалось создать в своих странах тот «Via media» («средний путь»), который однажды представлялся его дяде, Карлу V. Венецианский посол писал в 1564 году: «Здесь в Австрии люди научились понимать друг друга; в смешанных общинах редко задают вопрос, кто католик, а кто протестант. Протестанты и католики женятся между собой без всякого шума».
В остальной Европе обычным явлением стали акты насилия из-за религиозных раздоров. Если бы Карл V распорядился иначе и вместо Филиппа II, отдал бы Нидерланды в мягкое, толерантное правление Максимилиана, все было бы иначе, но теперь в Нидерландах бушевали ожесточенные гражданские войны, развязанные Филиппом II и его преследованием кальвинистов. В октябре 1568 года два больших датских патриота, граф Эгмонт[196] и граф Горн[197], которые всего за пять лет перед этим были гостями на коронации Максимилиана во Франкфурте, преклонили колени на черные подушки на рыночной площади Брюсселя и были обезглавлены.
В Париже, через год или два после свадьбы красивой младшей дочери Максимилиана, Елизаветы, с французским королем Карлом IX[198], на улицах тоже пролилась кровь 2000 протестантов во время резни в Варфоломеевскую ночь[199].
Максимилиан с трудом верил грустным посланиям, которые доходили до него. Он растерянно писал своему другу Августу Саксонскому[200]: «Это несправедливо и неправильно; религиозные споры не решаются ни с помощью силы, ни с помощью меча, но только словом Божьим, христианским согласием и правосудием».
Он велел короновать своего сына Рудольфа королем Богемии, и для разъяснения порядка наследования созвал заседание Рейхстага в Регенсбурге. Но его здоровье было не самым лучшим и, хотя он не был старым человеком, он хотел, как можно скорее короновать своего сына и сделать королем Римской империи.
