Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [3]
Теплая, лучистая, южная прелесть его молодой жены, Элеоноры Португальской[15], с течением времени постепенно превратилась в ледяную горечь. Ему пришлось пережить, как его дети умирали один за другим, пока не остались в живых только двое: мальчик Максимилиан и его сестра Кунигунда[16].
Но у Фридриха был своеобразный темперамент: определенная невосприимчивость души, соединенная со значительной порцией выносливости, давала ему возможность противостоять ударам судьбы, которые могли бы сломить более нетерпеливого или более впечатлительного человека.
Флегматичный, бесстрастный Фридрих, несмотря на все эти события, цеплялся за особую убежденность в своей династической миссии. Он собирал книги по магии и оккультизму, занимался астрологией и твердо придерживался своей глубокой веры в необычайную силу королевской крови, прежде всего, своей собственной. Он проследил свою родословную вглубь веков, до императора Августа[17] и даже еще дальше, вплоть до времен короля Приама[18] из Трои. Если уж бог поднял его род над всеми другими княжескими домами, то, наверняка, это имело возвышенный смысл для мира. Он хотел просто терпеливо выждать и пережить злую полосу неудач. Как лунатик, перешагивал он через развалины своей жизни, через проигранные сражения, потерянные земли, утраченные надежды и разочарования, поражения и личную трагедию. Фридрих был настолько уверен в своем окончательном триумфе, что он придумал своеобразный девиз и велел высечь и вырубить его на всем, чем он владел: A.E.I.O.U. Он объяснял, что этот ряд гласных обозначает: «Austria Est Imperare Orbi Universo» — «Австрия господствует над всем миром»).
Единственный сын Максимилиан, возлюбленный наследник, на которого Фридрих возлагал все, казалось невыполнимые надежды, полностью отличался темпераментом от своего отца. Он был быстрым в решениях и непоседливым, тогда как его отец производил впечатление нудного и неповоротливого. Максимилиан был беспокойным, любопытным и прилежным, в то время как его отец был осмотрительным, осторожным и медлительным.
Известно, что мальчика, подавленного преждевременной смертью матери, отдали строгому воспитателю, который не останавливался даже перед поркой. Сначала он учился настолько плохо, что отцу казалось, будто сын умственно отсталый. Потом вдруг совершенно неожиданно, когда Максимилиан начал фехтовать и бросать копье, стал прекрасным охотником, раскрылся его светлый одаренный ум.
Максимилиан был еще ребенком и играл в осаду со своей свитой во дворе замка, когда отец уже начал думать о невесте для него. Было ли вообще более простое и дешевое решение снова восстановить счастье семьи, чем выбрать подходящую невесту для сына? Предположительно, именно старый друг Фридриха и прежний канцлер, Энеа Сильвио Пикколомини, позже Папа Римский Пий II[19], предложил ему Марию[20], единственного ребенка герцога Бургундского. Она должна была стать после смерти своего отца наследницей богатейшего и сильнейшего самостоятельного государства в Европе.
Но договориться по этому вопросу было совсем не просто. В течение всех тех лет, когда оба ребенка подрастали, вдали друг от друга, на противоположных концах Европы, этот план повторно обсуждался, от него отказывались и снова обдумывали. С одной стороны, бесчисленные женихи состязались за руку Марии, с другой стороны, ее отец, Карл Смелый[21], («Дерзкий», было бы подходящим переводом его французского прозвища «le Temeraire»), человек с тяжелым характером, которого подгоняли безмерное честолюбие и гордость, требовал безрассудно высокую цену за этот самый драгоценный из всех товаров. У Карла были две страсти: любовь к своему герцогству и ненависть к Франции. Поэтому он потребовал, в обмен на свою дочь, цену, которая удовлетворяла обеим его страстям: возвышение Бургундии в ранг королевства, равного Франции, и назначение себя преемником Фридриха III в звании императора Священной Римской империи, чтобы стать рангом выше, чем король Франции.
Оба отца встретились осенью 1473 в Триере, чтобы заключить сделку на выгодных условиях относительно предстоящего брака их детей, и обсудить продолжение их семейной политики. Действительно, тот момент мог бы правдоподобно объяснить дальнейшую судьбу обоих домов.
Над этой эпохой — столетием, пропитанным «смешавшимся ароматом крови и роз», — нависла постоянная печаль, выражение усталости и чувство грядущего конца всего сущего. Знатные семейства трагически погибали и разлагались, например, династия Йорков
