Г. В. Флоровский как философ и историк русской мысли - [56]

. И хотя Флоровский декларирует обратное, сам изложенный в его книге материал являет читателю именно такую картину. Таким образом, предложенная Флоровским теоретическая история русского богословия оказалась в конфликте с описанной им же самим эмпирической историей.

3. Перепутья русской философии

«Философское пробуждение»

Изучение русской философской мысли в ее прошлом и на­стоящем всегда было для Флоровского одним из самых привлека­тельных занятий. С ранней юности он вынашивал мечту написать собственную версию истории русской мысли, о чем, в частности, сообщал Флоренскому уже в 1912 г.: «Моя мечта - изучение всей русской мысли в ее истории, изучение русской философии в ее генезисе, развитии и status quo. Хватит ли моих сил на это, но я буду работать пока хватит»^[313]. При всей значительности публици­стических, философских, богословских, патрологических трудов Флоровского, главным его произведением, бесспорно, стала кни­га, посвященная именно истории русской мысли - «Пути русско­го богословия».

Книгу дополняет целый ряд последующих работ по данной тематике, которую Флоровский продолжал активно разрабатывать до конца жизни. Однако полномасштабной истории русской мыс­ли он так и не написал. «Пути русского богословия» во многом основаны на материале отдельных предшествующих статей и дают лишь фрагментарную, мозаичную картину. По существу, это сбор­ник подчиненных определенной концепции очерков и экскурсов, а не целостная историко-философская монография. Сказанное в первую очередь касается разделов по истории русской философии, ибо надо признать, что история богословия прописана в книге не­сколько обстоятельнее. Тем не менее как раз изображению станов­ления и развития русской философии посвящены наиболее вдох­новенные страницы «Путей русского богословия».

В книге рассмотрены далеко не все направления и не все фи­гуранты истории русской мысли, а тем, кто рассмотрен, не всегда уделено пропорциональное внимание. В частности, русская фило­софская мысль XVIII в. удостоилась буквально нескольких стра­ниц, где она освещена откровенно скупо и неполно. Флоровский дал лишь беглую характеристику русского масонства и учения Г.С.Сковороды, значение которых определил по контрасту с ути­литарным мышлением, заданным эпохой Петра I, когда «"Табель о рангах" заменяет и символ веры, и самое мировоззрение»^[314]. По мнению автора, исполнители петровских реформ превратились в поколение морально-психологических инвалидов: сознание их «экстравертировано до надрыва», религиозно-нравственная вос­приимчивость подавлена, они начинают страдать от душевной усталости, тоски и отчаяния. На этом фоне в генерации их наслед­ников происходит душевный «сдвиг», пробуждается обостренная потребность мистико-философского постижения жизни, главным выражением которого стало широкое увлечение русских дворян идеями масонства.

Согласно Флоровскому, «в масонстве русская душа возвраща­ется к себе из петербургского инобытия и рассеяния... В масонстве впервые будущий русский интеллигент опознает свою разорван­ность, раздвоенность своего бытия, начинает томиться о цельно­сти и тянуться к ней»^[315]. Таким образом, масонство предстает как зародыш русской мысли и ее главных проблем всего последующе­го столетия, начиная с шеллингианства московских философских кружков, послужившего, в свою очередь, импульсом для реально­го «пробуждения» русской философской рефлексии. В философии русского масонства Флоровский выделяет два ведущих мотива, ставших характерными для русской мысли в целом: «Во-первых, живое чувство мировой гармонии или все-единства, мудрость зем­ли, мистическое восприятие природы... Во-вторых, острое антро­поцентрическое самочувствие». Вместе с тем среди русских мыс­лителей XVIII в. Флоровский не видит ни одного по-настоящему значительного: на полутора страницах, посвященных Сковороде, для этого признанного гения не нашлось по сути ни одного добро­го слова, а про екатерининских масонов прямо сказано, что все они «только подражатели, переводчики, эпигоны»^[316].

Предложенная Флоровским характеристика психологии и са­мосознания русского человека XVIII в. - яркая и отчасти справед­ливая, но во многом упрощенная и искаженная. Это неудивитель­но, поскольку автор основывается на дедуктивных тезисах и фак­тически игнорирует большинство представителей русской мысли XVIII в., среди которых, однако, были не только «вольнодумцы» и масоны (что само по себе отнюдь не оправдывает их замалчи­вания), но и такие персонажи, как И.Т.Посошков. Крестьянский самородок и самоучка, современник и сторонник петровских ре­форм, Посошков самим своим существованием опровергает дан­ную Флоровским оценку сподвижников Петра I как исключитель­но утилитаристов-экстравертов. Глубокий и оригинальный мысли­тель, в своих книгах «Завещание отеческое», «Зеркало очевидное», «Книга о скудости и богатстве» Посошков развивает интересные идеи по этике, педагогике, философии культуры, религии, обще­ства, хозяйства, стремясь синтезировать традиции русского право­славия с задачами петровских реформ^[317]. Флоровский вскользь и как-то невнятно упоминает о Посошкове, но совсем не дает анали­за его идей и не принимает их в расчет (как и в целом ряде анало­гичных случаев). В итоге подобная субъективная избирательность не только обедняет историко-философскую картину, но и ведет к ее искажению.