Футурист Мафарка. Африканский роман - [59]

Смерть циркулировала в этой фантастической оргии, где было около тысячи чаш крови, переливающейся через край. Легкая смерть проходила эластичной походкой негритянского виночерпия, покачивая черной головой, пронзенной белым смехом, который расплывается, и курчавым париком, оперенным блуждающими огоньками, словно кладбище ночью.

Она поочередно проливала во все глаза черное масло ненависти, чтобы снова зажечь их; а в уста, как в пиршественные вазы, вливала потоки хриплого вина мести.

Мафарка схватил кнут, могуче завертел его над головой и стегнул толпу, как круп строптивой, норовистой клячи. Толпа кинула вскрики, как брыкания, к небу и упала на передние ноги, кусая сваи.

– Перестаньте же, канальи!.. Скоты!.. Вы думаете, что мне интересно смотреть на вашу гнусную резню?.. Так-то вы благодарите меня за то, что я допустил вас к великому, чудному делу?.. Вы хотите окрасить вашей кровью чудные крылья моего сына?.. Брр!.. А я не хочу!.. Замолчите!.. Я знаю, знаю про вашу ненависть, разделяющую вас на два лагеря. Вы, кузнецы из Мильмиллаха, труженики, с руками могучими, как рычаги, с бычачьей грудью, с ногами, похожими на колонны, вам грустно от того, что я допустил к работе ткачей из Лагахурзо, которых вы презираете со всей силою своих мускулов, со всей слабостью вашего разума!.. То, что сделали вы, никто не мог бы сделать лучше вас!.. Я знаю это и благодарю вас за то, что вы выковали прутья клетки, где спит мой сын!.. Это ваше творение!.. И слава навсегда озарит раздувальные меха ваших грудей!..

Глубокое сопение удовольствия прервало Мафарку, который с ловкостью тигра вертелся среди шума столпившихся кузнецов:

– Слава Мафарке! Мы целуем твои колени и образуем у ног твоих ковер твоего безопасного сна… Но, Мафарка, Мафарка! избавь нас от этих посторонних!..

– Нет, нет! – вскричал Мафарка. – Это не посторонние. Вы должны признать их братьями.

– Они не похожи на нас. У них тела изнеженных самок!.. Позволь нам прогнать их подальше!..

– Нет, нет! – крикнул еще раз Мафарка. – Я хвалю методическую работу их разума, которая изничтожила их мускулы и утончила их бессильные пальцы! Они лучше вашего умеют сжимать пальмовые волокна, сшивать ткань и прикреплять ее на гибких китовых усах огромных крыльев… Это они приготовили кошачьи кишки, которые управляют уклонением! У них есть тонкая изобретательность, которой нет у вас!.. Они так же полезны, как и вы!.. Идите!.. Успокойтесь!.. И пейте вместе!.. А затем спите… потому что завтра, на заре, я приглашало вас на великолепный спектакль отлета!..

Все кузнецы притихли, как укрощенные хищники, потом медленно зажгли красноватые огни между неизмеримыми тенями скал.

Некоторые уже растягивались вдоль огромной клетки. Другие еще злопамятно топтались, показывая кулаки ткачам из Лагахурзо. Эти собрались там, налево и молились вокруг своих мертвых.

Их бормочущие голоса примешивались к усталым жалобам моря, которое плакало и кудахтало во всех жилах и порах скал, словно в человеческом теле.

От времени до времени раздавался страшный смех. Это кузнецы издевались и осмеивали наивными шутками невзрачных и дрожащих ткачей. Эти, прижавшись друг к другу, ворчали при грубых взрывах смеха и хохота своих грозных врагов, чуя в то время ледяное дыхание смерти.

Распятые корабли

Мафарка медленно вернулся к Подземельям, но душа его скользила меж ребер, как мелкий песок, и воля улетела, как ласточка, далеко, за облака.

Открытое море сверкало всеми своими плитами, отшлифованными, как паперть храма, и корабли проходили по нему, от времени до времени наклоняя мантии из пестрого полотна; эти мантии отражались в зеркальной поверхности.

Мафарка ощущал вокруг себя и над собой святой полумрак мечети с неизмеримыми сводами, каждая оконница которых, сделанная из светящегося облака, сверкала, как драгоценность.

Фиолетовый дым отдаленных деревьев поднимался огромными колоннами, чтобы держать купол вызвездившегося небосвода; но они были на таком расстоянии одна от другой, что храм зенита, казалось, держался чудом.

Вдруг последний жест заходящего солнца в приотворенном горизонте расстелил темно-красные ковры, по которым были вышиты чудовищные птицы и трепещущая листва, покрывшие всю мостовую моря.

В старательно отделанных сводах неба только темно-синее и золотое. На грозной черноте запада грядка золотых розеток и больших золотых кружев, положенных бордюром на горизонте.

Сверху спускались лучи звезд, как тысячи золотых звенящих цепочек, которые колыхали на уровне воды дрожащие отблески, бесчисленные светильни.

Там и сям белые дома молились. Одни стоя, другие на коленях или распластавшись ничком, маленькими группами, в голубых платьях и светлых тюрбанах, рассеянные в беспорядке на потемневшем красном морских ковров и слегка затерянные среди этого пышного безмолвия.

Мафарка шел медленными молитвенными шагами с похолодевшим сердцем, плывущим по воле волн молитв, охватившей спокойную мечеть вечера.

Вдруг он почувствовал за собой тихие шаги, крадущиеся с ловкостью леопарда, идущего по следам, колыша зеленый и прерывающийся запах дикой мяты.

Мафарка обернулся. Нет! Нет! Это был не ветер и не ночное животное. Черная тень вырисовывалась около него! Человеческий образ, который дышал. Женщина, и у нее только лицо выступало из ночи, лицо перламутровое, точно ослепленное, омытое воспоминаниями о лунном свете, которым Мафарка некогда в детстве наслаждался. Черная и страстная шевелюра сбилась на затылке и спускалась вдоль стройной мускулистой спины. Женщина открыла большие, блестящие глаза фиолетового шелка и распространила вокруг себя теплую нежность детского взгляда. Ее полузакрытые губы тоскливо вздыхали: