Футурист Мафарка. Африканский роман - [42]

– Что ты стоишь с открытым ртом?.. У тебя нет коня… коня… коня!.. Иначе я доберусь туда только завтра!.. Это так далеко! На краю города! Зови же! Стучи в эти двери и проси коня для короля!

Но дома не отвечали, немые, как могилы без мертвецов, под звездами, умиравшими в растущем блеске луны.

Мафарка с яростью показал им кулак, и глаза короля с ужасом увидели, что маяк повторяет тот же жест и выпрямляется, как огромная рука с горстью светящихся драгоценностей.

Но это был лишь сон, и король сильно протер глаза, чтобы прогнать тени, омрачавшие мозг.

– Идем скорее! – крикнул Мафарка. – Идем! Надо бежать!

Король с рабом проходили теперь по кварталу рыбаков. В лабиринте переулков, которые извивались и шли, переваливаясь, по собственному капризу, липкая мостовая принудила их замедлить бег. От времени до времени, раб стучал у какой-нибудь двери. Но никто не отвечал. Все мужчины были на рыбной ловле в море.

Видны были черные, изнуренные барки, идущие по морю между проворными молниями, которые бежали со всех своих ног, голых и фосфорических, по черным обломкам волн, подоткнув передники.

– В бурную ночь много рыбы! – сказал раб.

– Пусть крушение поглотит их всех! – крикнул Мафарка, чувствуя, что его сердце твердеет, как узел, и орошает грудь слезами.

Щемящая боль растопляла его волю и это бесило его.

– Неужели я гнил от рождения, если простого, незначительного известия достаточно для того, чтобы сделать из меня тряпку, смоченную слезами?

Моментами он останавливался после безумного бега и тотчас же вся горечь моря наполняла его грудь. Ночной ужас гнался за ним по пятам, хлеща его сердце, путающееся в развалинах грусти, подобно большим облакам с шумными крупами, которые обваливаются и оседают под ударами дубины ветра, удваивающего свою силу.

Пришлось остановиться и уцепиться за стены, чтобы не быть сброшенными на поворотах переулков, которые скатывались к гавани; туда, где на неисчислимом расстоянии можно было различить на палубе парусных судов, покрасневших от фонарей, черные и острые силуэты моряков, похожие на волшебных и зачарованных бабочек.

Таким образом, держась за руки, прислонившись к стене под выступающими балконами, обнесенными проволочными решетками тонкой работы, двое мужчин прислушивались к шуму ветра, который порой приседал, как рабочий и, разостлав вокруг себя инструменты, старался снять двери с петель.

Долгий мучительный лай оледенил спину. Они достигли квартала ткачей. Сплетение переулков становилось безвыходным, подобным ниткам ткацкого станка. Пришлось купить факел; но ветер задул его.

Во дворе казарм они нашли лошадь и факел из махалажа: это была маленькая железная клетка, надетая на длинную палку. Когда клетка была наполнена пылающей смолой, Мафарка вспрыгнул в седло и пришпорил коня. А раб бежал около стремян, тряся огненной гривой факела и неся запас дров в переднике, вздутом на спине как горб.

Лай снова послышался на расстоянии; это были яростные и злобные скачки, раздирающие душу мрака.

– Это бешеные собаки! – сказал раб.

С поникшим сердцем остановился Мафарка.

– Они вошли сотнями сквозь трещины вала и искусали женщин и детей!..

– Так надо же убить всех, и собак, и искусанных! – сказал Мафарка.

Когда он приносил эти слова, клуб хриплых голосов и пронзительных криков обрушился на них. Они были на повороте улицы оружейников. Навстречу переулком, ныряющим в площадь, ввалившуюся, как воронка, катился под белыми, посеребренными лапами луны, хоровод оборванных женщин, чудовищный клубок рук.

– Ты видишь, господин… Они охотятся на собак.

Мафарка пришпорил коня, менявшего ежесекундно аллюр, как и таинственная тревога короля. Иногда лошадь поднимала уши, видя, как по обмазанным лунным молоком стенам бежит ее тень, ставшая фантастичной, и тень раба, который, казалось, кусал ее, как пес, за копыта. О, этот посеребренный и липкий свет на стене!

Не был ли он слюной бешеной собаки?..

Мафарка почувствовал, что его тело навсегда срослось с седлом; у короля было ощущение, что он разбивает свою собственную трусость, когда вонзает шпоры в бока животного.

Оно удвоило галоп и быстро проносилось мимо входа в переулки гавани. В бесконечной глубине, пенящееся море корчилось, ощетинив шерсть и тявкая, как собака!.. Как собака!.. Как собака, он подвергался ужасу этой мрачной ночи, которая грубо травила его, плюя в спину ледяными шквалами.

Его жалкая душа, внушала ему отвращение; при каждом отдаленном лае, Мафарка чувствовал, как сердце бежит вон из груди, подобно тому, как вода уходит из треснувшей вазы.

А разве у звезд не было остроконечных морд и острых глаз собак, озлобленных на шумливое море; собак, раненых насмерть, преследуемых со всех сторон, прижатых галопирующим ветром к скалам?

Лошадь вдруг присела на задние ноги, съеживаясь, чтобы избежать укуса, дрожа, как мулы, когда они чуют в пустыне хищников кошачьей породы.

Галлюцинация возросла. Не укусит ли его вдруг эта луна, с чьей белой собачьей головы текла липкая и меловая пена сквозь облака?.. Этот раб, не укусит ли и он его, как собака?.. Что же иное, как не неукротимая жажда зажигала эти белые зрачки, смачивала желтою слюною зубы в этом задыхающемся рте! Иначе почему бы раб бежал так, изрывая такие мягкие, как трупы раздавленных собак, тела?.. Почему он держался так близко к правой ноге, мало-помалу замерзавшей?