Футурист Мафарка. Африканский роман - [43]

И по временам, образ брата витал в его глазах, в его объятиях… И он задыхался под дорогой тяжестью. Он чувствовал, как к его лицу прильнуло лицо брата с большими глазами, задремавшими в тени век и открывавшихся лишь для того, чтобы плакать…

О, почему он так плакал?.. О, слезы, обожаемые слезы, слезы драгоценные, как чудные и священные драгоценные камни, найденные в недрах земли, после того, как вырвали с корнем гору!.. Слезы, которые ему хотелось бы собрать в пригоршни рук, и которые без конца падали на его сердце и на загривок лошади, наводняя мир!..

Но что сделать, чтобы остановить эти слезы? Как закрыть эти веки? Ибо он чувствовал, что вся кровь, вся жизнь его брата вместе с его, Мафаркиной, жизнью непоправимо вытекали в этих слезах!

Тогда со страшным вниманием он протягивал вперед губы, чтобы дотронуться до губ брата… Он протягивал к брату поцелуи, и его руки становились пустыми и легкими, чтобы лучше ласкать дорогие щеки… И он открывал глаза, в которые входили, как поток скорбей и страданий, взгляд и слезы брата!

– Ты болен, Магамал… мой обожаемый брат!.. Где же болит? Скажи мне!.. Ты слабеешь?.. Нет, это неправда!.. Кто, о, кто причинил тебе зло?.. Ведь невозможно, чтобы ты должен был умереть!..

Вдруг отдаленное воспоминание детства захватило мысли. Он увидал себя в кирпичной хижине на высоком берегу Лимана в Мензабу… И он смаковал ванилевые ароматы, кислые и поперченные, которые шли от загороженных фруктовых садов. Магамал был с ним; ужасный ребенок вел на пляже жизнь молодого дикаря и играл с пастухами, у которых воровал масло и молоко…

Иногда они вместе подстерегали пастушек в бане, чтобы спрятать их передники… И Мафарка видел брата, цепляющегося за скалу и прыскающего от смеху при щекочущих и мяукающих криках голых женщин!

Однажды вечером, шафрановое солнце с каймой красного перца, вытягивалось над морем. Магамал бросился вплавь за большой черепахой, позабыв о кайманах, которыми кишело здесь море, здесь, где пресная вода смешивалась с соленой. Мафарка смотрел на брата, тело которого блестело, быстро удаляясь под сводами зелени. Внезапно какая-то масса подпрыгнула между камышами, серая, мягкая масса, танцующая на коротких лапах, и – трах! Внезапный нырок, взмутивший мягкую ювелирню просвечивающей скатерти. Магамал не обращал на это внимания, счастливый тем, что может побарахтаться в сапфирной свежести глубокой воды. Мафарка крикнул ему, чтобы он поостерегся, но ребенок принялся снова равнодушно плавать длинными ленивыми взмахами. Вдруг кайман чуть-чуть не схватил его… Мафарка так ясно пережил этот трагический момент, что вскрикнул:

– Магамал! Магамал!

Король и раб теперь вступили в богатый квартал. Направо и налево были лавки, где на помосте, доходящем до груди, дремал торговец, сидя как починщик обуви, с телом ослепленным беспорядочными лампами. Издали эти лавчонки походили на пасти фокусников-негров, глотающих огонь. Толпа пестро наряженных торговцев сновала в греческих кофейнях, под низкими лампами, скученными, острыми, как зубы, полускрытыми закрученной зеленью фигового дерева, походящего на большие усы. И Мафарка подумал о чудовищных кусках мяса растертых могучими челюстями. Снаружи луна смазывала лица домов маслом экстатической грусти, в то время, как посреди улиц неутомимые гуляки ели, присев на корточках в кружок, или лежа на животе вокруг больших костров, где жарились барашки. Гуляки вставали, не узнавая Мафарку; их щеки покраснели от отражавшегося огня, с губ стекали беловатые соуса; гуляки вызывающе обращались к королю с хриплыми, скрипучими и пронзительными криками, которые, казалось, продолжали отдаленный лай.

Да! Да! Это был тот же звук!.. И Мафарка смотрел на корчи барашков, прыгающих на вертеле, и на лица евших… И ужасный, страшный облик собак входил через глаза, расширенные от ужаса, наводняя душу отвратительным ядом.

Но мало-помалу лавки, залитые светом, исчезли. На некотором расстоянии одна от другой, зевали бедные, темные таверны, потухшие, как рты стариков с желтым и мрачным зубом единственной лампы и выставками гнилых фруктов, слюны и пены, за дверью…

Мафарка пришпорил лошадь, чтобы удрать от дыхания асфальта и паленой шерсти.

Они обогнули гущу гигантских кактусов, чьи мрачные сплетения заставляли вспоминать о казненных неграх, с головой всунутой в негашеную известь и большими толстыми ногами, качающимися в воздухе. Страшный гам, бурун спин, – и они наконец остановились во дворе дома Уарабелли-Шаршар.

Внезапно Мафарка почувствовал, как смутный страх переворачивает его внутренности в то время, как он пробивался сквозь толкотню занятых слуг под красноватым, коричневым оком луны, взобравшейся на край террасы.

Перед Мафаркой катилась черноватая волна стонущих женщин. Одна за другой, гуськом, они образовали хоровод, который проходил через дом из одной двери в другую, женщины протягивали вперед руки, и изо ртов выходили жалобные молитвы, перемешанные с монотонным гу! гу!:

Гу! Гу! Рыдайте!..

Плачьте белые паруса!

Менее прекрасные, чем его передник

При ветре бега!..

Рыдайте, птицы,

Менее быстрые, чем его мысль!..