Футурист Мафарка. Африканский роман - [45]

Струя беловатой слюны спускалась по колонне и капала на плиты, скандируя мелопею плакальщиц, которая тоскливо слабела, как будто охваченная сном. Ее резко прервал отдаленный лай, красный и неистовый.

Тогда Мафарка вдруг узнал в массе на капители скорченное тело Магамала и рухнул на землю, ломая в отчаянии руки.

Глубокие и отдаленные рыдания мучительно отрывались от груди Мафарки и выпрыгивали через горло, между зубами, отчаянно стучавшими. А сердце билось, билось до безумия между ребрами вправо, влево, сжимаясь и ища выхода, подобно пленнику между прутьями решетки.

– Ах, брат мой! Мой любимый! Ты не узнаешь меня и умираешь! Твоя кровь была отравлена укусом собаки, и вот ты только что четвертовал объект твоей любви, бедную Уарабелли, твою дорогую невесту!.. О, не ожесточайся против меня, как статуя угрызений совести! О, я тоже хочу умереть!

Обернись! Поцелуй меня еще… И укуси меня, если это может облегчить твои страдания; хоть немного!.. Я протягиваю к тебе руки, чтобы прижать тебя к моему сердцу! Что мне жизнь без твоей улыбки?.. Как перенести мне вспоминание о твоей отчаянной агонии?.. О, твои руки! Твои бедные, белые руки!.. Не кусай их так! Не раздирай свою грудь, корчась, как змея… Я здесь, чтобы дать тебе покой, чтоб утолить твой голод и жажду!.. Вот мои щеки для неистовых зубов твоих!.. Что мне до славы, до короны; ведь я хотел завоевать их только для того, чтобы подарить их тебе, как игрушки!.. А ты умрешь, не охранив меня твоим последним взглядом, не излив мне всю твою грусть в последнем поцелуе. Не будучи в состоянии вручить мне, как сокровище, последние слезы!

И вдруг тело Магамала отделилось и рухнуло к подножью колонны. Мафарка с воем бежал.

Все женщины, присев вдоль стены двора, спали, спрятав голову в скрещенных руках, поддерживаемых симметричными коленями. Все было мертво. Все было уничтожено. Город, стены, армии сметены прочь. Осталось только булькание этой земной крови, которая пела посреди двора!

Порою плакальщицы во сне принимались за свои погребальные «гу! гу», вскрикивая по привычке и по обязанности; это было похоже на собак, преследующих криками дичь, которую они видят во сне.

Мафарка бросился вон со двора, чтобы достичь полей. Он бежал, задыхаясь, между заброшенными могилами и кучами развалин, как будто его преследовали привидения, и от времени до времени он останавливался. И кидался в пыльные колеи, и катался в них, пачкая в пыли голову и бороду, раздирая одежду и до крови хлеща себя по лицу.

Усталость повергла его на холмик у подножия финиковой пальмы. Мафарка снял обувь и погрузил пылающие ноги в свежий песок. Он сделал это медленно, с машинальным усилием, не имея сил поднять глаза до зеленых пальм, хрупкие тени которых ползали вокруг него.

Там, в бесконечности, изумрудные и пыльные равнины, постепенно розовевшие. Дальше – желтая, неизмеримая пустыня, позолоченная безжизненность и зной которой, казалось, отливали цветами радуги под султанами увядших, болезненных и голубых отблесков…

Мафарке снилось, что он кусает приторную помаду чересчур спелых бананов, и странный смешанный запах чернозема, ванили, мускуса и теплой шерсти убаюкал и усыпил Мафарку.

Ночная прогулка

С высоты цитадели, Мафарка, облокотясь на парапет, следил тревожным взором мятежный закат пурпура и желчи, по которому солнце, как поджарая кляча, шла, охая, под тяжестью облаков. Терраса была пуста. В одном углу лежала темная и смутная масса, похожая на мешок, содержащий человеческое тело.

От времени до времени взгляд Мафарки погружался в спутанные мачты гаваней, которая напоминала ему нагромождение лошадей негров и лес их ног. Можно, действительно, было ошибиться: потому что крики пьяниц раздирали воздух, подобные крикам умирающих на поле битвы. Великолепный вчерашний праздник еще продолжался пьяным шумом: веселие пьющих целый день под крышею, – теперь стекало на набережную и площадь. Приятно было видеть это освобождение рук и горл, онемевших от знойного дня, отделанного жарой и посаженного на песчаную отмель самумом. Ветер пустыни подул с рассвета, и летучая, желтая душа города распространяла в бледном небе ореол улетевшей пыли.

На мгновение Мафарка охватил желанием всю необъятную корону остроконечных и мрачных зубцов, окружавших шелушившиеся животы мечетей и террас похожих на пышные выставки.

Но он страдал при виде того, как волшебные палочки солнца-чародея оторвались от них, уменьшая их ценность. Он почувствовал, что его сердце обесцвечивается вместе с небом, и взгляд, вновь погрузившись в тихий город, скользнул по ослепительным сокровищам вод, по сторонам, обшарил маленькие улицы, которые роняла в гавань цитадель, словно длинные ленты.

Вдруг он привскочил; он увидел перед набережной, где пристают корабли, большое, черное и вилообразное парусное судно с наполовину спущенными парусами, которые казались пропитанными пурпуром. Потому что солнце, сплющенное там, под раздавливающими облаками, усиленно поливало паруса большими струями крови, которые снопом падали на берег.

Потом небо позеленело и жалостливо испортилось. Тогда Мафарка схватил таинственный черный мешок и взвалил его на спину. Это была тяжелая гиппопотамовая кожа, имевшая форму человеческого трупа.