Футурист Мафарка. Африканский роман - [46]

Мафарка стал спускаться к валу. Несмотря на огромную тяжесть ноши, он прибавлял ходу, с тревогой бросая направо и налево беглые взгляды и иногда оборачиваясь назад, словно он боялся, что за ним следят. Надо было скорее достичь спускающихся переулков, пользуясь всеобщим пьянством.

Но никто не узнавал его, потому что его одежда и лицо были в пыли. Внезапно мостовая провалилась у него под ногами и сейчас же его сердце сжалось от тоски: он почувствовал, что мешок движется у него за плечами!..

Ну вот! Что за галлюцинация!

Он искал и не находил в голове ни одной мысли. Он был в поту, так он бежал. Руки его были, как лед. И он плюнул, чтобы избавиться от подступавшей к горлу тошноты.

– Ах, если бы я мог сделать тоже самое с моим сердцем! Этим зловонным сердцем, которое, оторвавшись, пляшет у меня в груди, как бочонок в трюме!

Морской берег был пуст.

Мафарка прошел вдоль рыбачьих лачуг, таких низких, что курицы прыгали с террасы вниз в переулок. В открытую дверь он увидел застывшую на циновке, как обугленная и гнилая доска, старую женщину желто-сомового цвета, навсегда уснувшую между двумя лампами, которые с двух сторон щеголяли на уровне лба и бросали легкую тень под ее ноздри.

Вдруг парусное судно, выпрямилось, протянув кулак к небу. Три черных силуэта стояли на боне и выделялись на гибком золоте воды. Самый высокий из них подошел к Мафарке и почтительно согнулся. Это был Массабенара, владелец парусного судна, гигантский негр с белым смехом.

– Да благословит луна мои паруса и да будет попутно ее дыхание твоему путешествию, господин!

Мафарка ответил:

– Да воздаст тебе Аллах счастьем за твое усталое бдительное око и за запыхавшуюся твою грудь гребца!

Потом прибавил шепотом:

– Это твои люди, те двое?

– Да, господин!

Оба матроса поклонились в то время, как Мафарка, с мешком на спине, поднимался на борт.

Мафарка прошел по палубе, положил мешок на носу лодки и присел рядом с ним.

Тотчас же начались трудные и тяжелые маневры, чтобы сняться с якоря: грузная лодка, отяжелевшая от сна, казалось, не хотела покидать подстилку. Чего ждала она от горизонта, несчастное животное, как не удара дубины?

Оба матроса спустились в маленький челнок, который отделился от носа, быстро удаляясь со всех своих длинных весел, насекомое с чудовищными лапками.

На корме лодки был свернутый канат, один конец которого был привязан к бушприту судна. Канат натянулся и тотчас же оба негра богатырски выгнулись на веслах, чтобы вытащить в открытое море тяжелое судно.

Мафарка смотрел на них и легкая свежесть дала ему понять, что судно пошло. Он лежал на животе возле бочонков с пресной водой и коробов, наполненных фруктами, устремив глаза на красную мрачность заката, в котором смутно и неясно кипели силуэты двух задыхающихся, неистовых гребцов.

Но Массабенара был недоволен их усилиями и кричал им хриплым голосом:

– Спите вы что ли на своей телеге? Ганда, Ралей! Грязные земледельцы!.. Гребите сильнее!

Затем капитан исчез между деками, где зловеще сгущался мрак. Мафарка повернулся, чтобы следить за душой, летевшей во весь дух к Тэлль-эль-Кибиру, мало-помалу исчезавшему.

Пестрый амфитеатр громоздящихся друг на друга домов закрывался, как книга, которую равнодушно покинул взгляд солнца.

На секунду город показался весь, сооруженный на витых колоннах и крутых лестницах, образованных в воде ныряющими отблесками фонарей.

Мафарка слышал над собою хлопание парусов и кипение их чудовищных грудей. Его глаза пристально смотрели на изрезанные очертания их огромной тени, тянущейся за кормой в борозде, как разорванная мантия.

Это его прошлое, так жалобно отрепавшееся.

Нагнувшись над бушпритом, Мафарка увидал, что кривая образовывала с его тенью черные ножницы, с трудом надрезывавшие сверкающую, гладкую сталь вод. О, бедная воля, ожесточающаяся на металл своей судьбы!

Вдруг шум заставил Мафарку вскочить. Обернувшись он увидал, как из трюма поднимается черный ребенок с бенджо под мышкой и маленькой флейтой в руке. Не говоря ни слова, ребенок подошел, лег на носу возле короля, на кучу канатов, и начал дуть в хрупкую трубочку, испустившую тонкий и очень нежный звук. И Мафарка вспомнил, что он однажды слышал этот жалобный мотив в летний вечер на пустой площади, старческой и пораженной солнцем, там, в Дербише, в день обручения Магамала.

Его сердце следило за ходом мелодии, вылетавшей из флейты, грациозно съеживаясь, шумя среди великолепия расплавленных металлов в закрытой звучности залива, который ночь закрывала со всех сторон; и при этом были слышны звуки пронзительных засовов.

Но это был лишь звук весел, идущий от челнока, который полз там, на металлической бледности волн.

Два черных силуэта сгибались широким и одновременным движением, задыхаясь на черном скрещивании весел, точно собирая и принимая сокровища заката. Сонливые блоки на реях жаловались во сне, и их рыдания примешивались к задушенным голосам волн, которые сговаривались под килем.

Судно послушно следовало скрипучим и резким толчкам веревки, привязывавшей его к преданному челноку и медленными шагами двигалось в кознях волн, высоко поднимая свои глаза белого полотна, как слепой нищий, ведомый верным псом.