Футурист Мафарка. Африканский роман - [40]

Вероятно, акулы потеряли пловцов из виду, потому что они теперь искали в глубине аквариума, шаря острой мордой по всем углам и ударяя о стены металлическими хвостами, образующими громадные водовороты.

Волнение акул все возрастало; прибой воды ускорял понемногу трагический лет качелей, высоко подкалывая оба тела и стукая их о потолок аквариума. Ужасная альтернатива сжала горло зрителей тоской.

– Ты видишь, Сабаттан? Умереть, утонув, или умереть с раздробленным черепом!.. У твоих двух товарищей есть выбор!.. Ты их узнаешь, не правда ли? Один это Ибраим-Гандакатале, благочестивый советник Бубассы… Надо же было отплатить ему за обед, которым он хотел угостить меня в прошлом году!.. О, этот знаменитый отравленный пилав, которого я, к счастью, сумел избежать! Другой, его сын, Асиака, такой же кретин и преступник, как и старший. Ага! Ты молчишь!.. Абдалла! Позабавься и взгляни на голову Сабаттана!.. Он дрожит!.. Слышишь ли ты, как стучат от ужаса его зубы?

Тогда Абдалла был охвачен порывом бешеной веселости.

– Ну да! Он боится, что и ему уготован такой же конец!.. Это девчонка!.. Ха-ха!

И его широкий взрыв смеха мрачно прозвучал, продолжаясь с перерывом в притворной радости всех остальных гостей.

В этот момент акулы вдруг обнаружили своих жертв и бросились на них с открытыми пастями.

Самая могучая из трех неистовствовала около Гандакатала; она так свирепо бросилась на его огромный живот, что на миг была затоплена потоком внутренностей, в которых ее морда запуталась, как в сетях.

Опустошенный и опавший труп сложился вдвое и упал головой вперед в глубину, протяжно трепыхаясь и подергиваясь, как угорь.

Мафарка следил за ним, бормоча:

– Это именно то, что заслужил прогнивший от зависти предатель, вроде тебя! Надувайся горькой водой, бочонок помета, покрытого медом!

Асиака последовал за своим отцом. Видно было, как он лег на бок и нырял, с открытым ртом, с ногами проглоченными второй акулой; она трясла хвостом и толкала к стенам аквариума эту фантастическую и кровавую тачку. Бесшумно лопнул череп Асиака, как яйцо, о стекло, и его руки открылись, как будто для того, чтобы обнять гостей; а правая рука словно намечала вещее прощание.

Мафарка вздрогнул против своей воли, схватился за пояс и не нашел там амулетов. Но он сейчас же забыл об этом и закричал, что было духу:

– Клянусь Аллахом, мои дорогие гости, это зрелище становится скучным, в конце концов!.. Мы посмотрим великолепных танцовщиц… Надо, чтобы маленький Сабаттан немного позабавился, потому что я вижу: он совсем не интересуется битвами акул, и трупы оставляют его довольно спокойным!.. Даже трупы его родственников!

Абдалла появился из глубины двери.

– Господин – сказал он, – привести ли танцовщиц?

– Достаточно двух… Но они должны быть прекрасней ясной луны, отраженной в воде моего аквариума!

– Господин! Вот две, чьей сверхчеловеческой красоты достаточно было бы для того, чтобы наполнить благоуханием рай!

– Как их зовут?

– Либабана и Бабилла.

– О, я их хорошо знаю!.. Это были любимые танцовщицы моего дяди Бубассы!.. Абдалла приведи же их сюда!.. Выставь за дверь музыкантов! Я хочу абсолютного молчания… Песни портят вкус кушаний и кружат голову женщин. На их губах довольно яда, чтобы прибавлять туда еще музыку!

Все гости легли ничком, среди обвала фруктов, среди бряцания опрокинутых блюд и ваз. И столбняк пригвоздил всех, опершихся на локти, подбородок в руках, потому что сверхчеловеческая дрожь вошла в зал.

– Во имя Аллаха! – крикнул Мафарка. – Пусть уберут лампы. Я не хочу видеть вокруг себя лица, искаженные похотью. Надо покрывать мраком лицо самца, когда желание треплет и корчит его, как мокрое белье.

Факелы и жаровни исчезли. Но все-таки было достаточно светло, потому что две клетки со смолой были забыты и их красноватые отсветы дрожали на гостях, как на окаменевших волнах.

В этот час луна должно быть была довольно высоко над морем, потому что она расстилала свой свет, как зеленоватый газ, затканный в воде аквариума бериллами. И это образовало полосу опьяняющего полумрака во всю длинь стекла. Остальная часть зала была в темноте. И ничто не выдавало бы присутствия гостей, если бы не дрожь и храп от удовольствия, которыми они приветствовали лунные лучи; эти лучи дробились шелковистыми драгоценностями на спинах рыб, когда они мягко проплывали, отбрасывая вычурные тени на пол.

Храп мало-помалу усиливался, по мере того, как две танцовщицы приближались, скользя со скрытною ленью ветерка в листве. Материя, затканная золотыми нитями, живо и гибко облегала их тела; открытыми оставались только живот, груди и руки, которые блестели, так как были намазаны фосфорическою мазью.

Пальцы были украшены наперстками, имевшими форму золотых когтей. У обеих танцовщиц были черные волосы, а лбы повязаны ярко-красной материей. Овальные лица удивительной чистоты, казалось, были медленно высечены ласками моря. Бледность щек была целомудренна и жгуча, но бурные зрачки цвета голубой смолы являли свежесть, которая была наэлектризована тоской деревень, посещенных молнией. И моментами это были колодцы, драгоценная вода которых блестит под группою банановых деревьев.