Футурист Мафарка. Африканский роман - [25]

– Принесите мне двадцать кувшинов наполненных ромом! Остальные распределите между солдатами. Пусть они пьют и свободно веселятся с женами до вечера!..

Гам распространился по неизмеримому океану крупов, между прыгающей веселостью грив. Тем временем Мафарка-эль-Бар, присев на корточки между цветными мисками, не поднимая головы, съел полное блюдо пилава, большой кусок галагуа и ломоть свежего кокоса.

Свет начал уменьшаться в палатке; медленно вошли танцовщицы, грустно и монотонно бренча раковинами. Все они были одеты в темные платья с ярко красными вышивками; они шли, волоча ноги и мягко изгибая томные торсы, шаг за шагом, за старой негритянкой, которая руководила, исступленная и торжественная, делая знаки палочкой из слоновой кости. Старуха направляла движения этой человеческой змеи, у которой она являлась капризной головой; эта змея образовывала яйцевидные орнаменты, арабески и большие эластичные круги.

Юбки танцовщиц обвевали лица воинов, которые сидели на корточках и поочередно пили ром из больших полных жбанов. Порой, кто-нибудь из негров вставал и смешивался с танцовщицами. Видно было, как они носились и двигались в рядах процессии, судорожно скача, тряся бедрами, увешанными раковинами. Общее движение скандировалось звуками альта с двумя струнами и с длинной ручкой, которую неутомимо терзал в углу съежившийся карлик. Это был странный инструмент, коробка которого была сделана из верхнего щита черепахи, выпотрошенного и шумного. Точно мрачное жужжание бесчисленных зеленых мух, кладущих яйца в живот волочащейся падали.

Затем громко зазвучали цимбалы, дербуки и бенджо, и торжественность мрачного и тягучего танца, танца рук и кистей, внушила ужас. Пляска понемногу замедляла свой ритм, по мере того, как все неистовей ссорились злопамятные и мстительные инструменты, скачущие звуками до крыши палатки, словно желая продырявить ее зубами и подняться к небу… Барабанный ливень жестких рук разбудил ритм танца, с тоской ускорившегося. Неровный, отрывистый ритм, утоптанный задыхающимися синкопами, которые грубо захватывали дыхание… Желтые крики пилили губы, терпкие звуки рвали горло и глубокие рыдания причиняли судорожную, водоворотную боль животам. Тогда, при бурном шквале испуга, все женщины сорвали оковы со своих тел, спустили тела с цепи, ища безумия! Они, вероятно, хотели вырвать из груди последние лохмотья совести и воли. Разом, все они упали на колени, качая туловище справа налево, взад и вперед, как дьявольский маятник.

А металл все ожесточался под укусами неумолимых насекомых; яростно тряся деревья, рычал, как живое мясо. Это действительно было полное собрание скорпионов, рогатых гадюк пустыни, которые взрывали скалы в самом жарком и ослепительном музыкальном свете.

С противоположного конца лагеря время от времени доносились бесконечные завывания погребальных плакальщиц, прерываемые лаем собак и брызжущих иканием пьяниц.

Пар ужаса полз с теплым дымом алкоголя над этим дьявольским вихрем.

Топчущийся танец теперь развертывался в сильнейшем беспорядке, изображая ловлю китов, начиная от радостного отплытия барок вплоть до разрубания огромного животного на куски на морских валунах.

Но самые неистовые танцовщицы вышли из хоровода, яростно разрывая свои одежды, из которых выступали их пылающие груди на тонком, мускулистом, бамбуковом стане. Некоторые выставляли лошадиные крупы, блестящие от пота, и мраморные груди. Другие негритянки, тонкие и маслянистые, эластично выступали из этого человеческого пресса, как кусок мыла скользит между рук.

Их голоса подвизгивали с мрачным и монотонным раздиранием горла, которое укачивало тела, кое-как нагроможденные в темных углах, дремлющие или окончательно убитые алкоголем.

А между тем, ворчливая музыка прыгала там и сям, хлеща наклоненные силуэты воинов, черно-синие в полумраке; густо носился и плавал кислый, прогорклый и приторный запах влажных мужчин и женщин. Они все вдыхали ароматную и дикую душу проклятого козла, которого, вероятно, закалывали в этот момент в какой-нибудь отдаленной канаве, и предсмертное хрипение заглушалось гигантским гулом, покрывавшим четыре огромные армии.

Тогда Мафарка-эль-Бар почувствовал вокруг себя неминуемость ужасающего разврата и, находя, что настал момент привести свой план в исполнение, он исподтишка подполз к ногам Брафана-эль Кибира, который пьяно шатался в отверстии палатки.

– Брафан, о, великий Брафан, – прошептал он, – посмотри-ка туда, на море! Вон, вон ужасная лошадь с открытым животом! Это она!.. Это лошадь демона!..

При этих словах все негры ринулись из палатки, толкая и топча Мафарку, который цеплялся за Брафана.

– Да, да! Я узнаю ее! Это лошадь демона, которая галопирует над морем!.. Ты ведь видишь, Брафан, ее огненную гриву!.. Ее ярко-красные кишки наводняют небо!.. Скорей, торопись!.. Брось на нее свою кавалерию!.. Правда, клянусь тебе, владычество над миром принадлежит тому, кто сумеет догнать ее и схватить за гриву!..

Но Брафан-эль-Кибир не понимал и с палицей в одной руке, с жбаном рома в другой, смешно суетился, глупо устремив на Мафарку глаза.