Фройляйн Штарк - [3]
5
но, прежде чем объяснить, в чем заключалась моя работа, я должен подробнее остановиться на паркете этого барочного книжного святилища. Он был набран из вишни и ели, этот благородный, как палуба корабля, и звонкий, как корпус скрипки, пол — bref,[3] как сказал бы дядюшка, тут же позабыв об этом призыве, bref: это были священные подмостки в роскошном обрамлении книжных шкафов, обшитых деревом стен, тонких пилястр в стиле рококо, причудливой пляски светотени на волнах пластического декора, вздымающихся до самого потолка и охватывающих кольцом живописные плафоны, тем самым придавая небу что-то земное, а земле — залитому солнечным светом паркету — что-то небесное.
Туфли на резиновом ходу приближаются и наконец замирают передо мной.
Я ставлю перед ними войлочные башмаки, и классная дама, улыбаясь мне сверху, сует в них ноги. Следующий, пожалуйста!
Следующий, вернее, следующая тоже получает пару войлочных башмаков и бесшумно скользит прочь, в барочный зал, к книгам. В этом и заключается моя задача: подбирать для каждой посетительницы войлочные башмаки по размеру — маленькие, большие, средние, широкие, узкие. Ни одна нога не должна ступить на священные подмостки без защитных войлочных башмаков, без лаптей, как мы называли их для простоты. Следующий, пожалуйста!
На мне, конечно, лежала огромная ответственность, ибо этот благородный скрипич — но-палубный пол со своими инкрустациями считался таким драгоценным, что даже крохотная вмятинка или царапинка на нежном, как кожа, вишневом дереве, скажем от маленькой подковки или острого каблучка, вызвала бы у дядюшки или его ассистентов, младших библиотекарей, вопль ужаса, но у меня с этим проблем не было: наши посетители, люди приличные, образованные, беспрекословно совали ноги в приготовленные лапти. Я был, по выражению дядюшки, служкой-башмачником при вратах книжного святилища. С девяти часов утра до шести вечера — с часовым обеденным перерывом — моей стихией были ноги и коленки: я останавливал их, облачал в лапти — спасибо, мальчик! следующий, пожалуйста! А когда они, «поглядев на выставку», как многие из них выражались, возвращались из святилища и стряхивали башмаки, я расставлял их строго по местам, в опрятные шеренги.
— На борту книжного ковчега, — говорил дядюшка, — властвует разум, то есть порядок.
6
Это началось июльским вечером. Дядюшка был в своей шелковой летней сутане от лучшего римского портного, а Штарк в своем альпийском убранстве — вельветовых брюках и клетчатой рубахе. Дядюшка, по обыкновению, восседал в прелатском кресле во главе стола с салфеткой за воротом и, проповедуя аскетический образ жизни, то и дело прикладывал к влажному лбу надушенный батистовый платочек. Я сидел в двух стульях от монсеньера, спиной к открытой двери на кухню, и изображал благодарного, жаждущего знаний ученика. Если дядюшка поднимал бровь — всегда левую, — я, впечатленный глубокими морщинами на его могучем челе мыслителя, тоже пытался поднять свою левую бровь.
— Ну надо же, какая духота! — говорил дядюшка.
Фройляйн Штарк, как обычно, сидела на кухне, и с каждой ложкой супа, которую она шумно заглатывала, в столовой словно все больше сгущался сумрак; все громче тикали настенные часы, все дальше отодвигались в черную лаковую сень изможденные лица архиепископов и хранителей библиотеки, висевшие на стене против меня.
Дядюшка поднял глаза.
На пороге стояла Штарк.
— Башмаки — это не занятие для мальчишки, — сказал она.
Мы опустили ложки.
— Он что, допустил какой-то ляпсус? — спросил дядюшка.
— Нет, он все делает правильно, — ответила Штарк (короткая пауза), — может, даже слишком правильно!
— А не кажется ли вам, что вы мелете чушь?
— Нет.
— Объясните наконец, о чем идет речь.
— О спасении его души. О том, что написано в катехизисе.
Фройляйн Штарк стояла на пороге, скрестив на груди руки, поджав губы и сузив глаза. Дядюшка перевел взгляд на меня, поднял левую бровь; я печально пожал плечами. Фройляйн Штарк схватила своими крепкими руками супницу и, не глядя на нас, понесла ее на кухню. Часы на башне пробили четверть, за окном тихо пламенел закат. Мы с дядюшкой затаили дыхание, мы оба чувствовали: это еще не все! Главное впереди. И действительно, через минуту она опять выросла на пороге, улыбнулась своей улыбкой Мадонны и сказала:
— Ваш племянник, монсеньер, прегрешает против седьмой заповеди!
— Что вы имеете в виду?
— Похотливые взоры.
Дядюшка, явно слегка растерявшись, ухмыльнулся и покачал головой, покрытой мелким бисером пота. Но через мгновение, совладав с собой, он положил руки на стол, справа и слева от тарелки, откинулся на спинку своего похожего на трон кресла и сказал, возведя глаза к потолку:
— Фройляйн Штарк, я не помню, чтобы я нажимал на кнопку звонка.
Она кивнула.
— Я подумала: мальчишку мы переведем к ассистентам.
— Любезнейшая, кто здесь шеф?
— Вы заведуете книгами, — ответила она хитро, — а мое дело присмотреть за мальчишкой.
— Мой племянник останется там, куда я его поставил.
— В скрипторий.
— Нет, — сказал дядюшка.
— Да, — сказала фройляйн Штарк.
— Фройляйн Штарк, hie est nepos praefecti, это племянник шефа…
Мария Кац, героиня романа «Сорок роз», — супруга политика, стремительно делающего карьеру. Очаровательная, хорошо образованная женщина, умница, талантливая пианистка, она полностью подчиняет свою жизнь деятельности мужа, мечтающего стать членом правительства. По мнению окружающих, у нее лишь один недостаток — она еврейка, поэтому Мария всячески пытается скрыть свою национальность. За то, что во имя карьерных интересов мужа Мария поступается своим национальным и человеческим самосознанием, судьба жестоко наказывает ее.
Томас Хюрлиман (р. 1950), швейцарский прозаик и драматург. В трех исторических миниатюрах изображены известные личности.В первой, классик швейцарской литературы Готфрид Келлер показан в момент, когда он безуспешно пытается ускользнуть от торжеств по поводу его семидесятилетия.Во втором рассказе представляется возможность увидеть великого Гёте глазами человека, швейцарца, которому довелось однажды тащить на себе его багаж.Третья история, про Деревянный театр, — самая фантастическая и крепче двух других сшивающая прошлое с настоящим.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.