Фридрих Великий - [170]

Все стороны лагеря были прикрыты артиллерией — 450 орудий с перекрывающимися секторами обстрела, а прусская армия, 66 батальонов пехоты и 43 эскадрона кавалерии, стояла за линией обороны. Внутри оборонительного периметра жизнь протекала непросто, пищевые рационы были экономными. Бунцельвиц превратился в хорошо укрепленный пункт. Лаудон тем не менее старался убедить Бутурлина организовать совместную атаку, были даже согласованы ее дата и план; по осуществить ее так и не рискнули.

Когда Фридрих понял это, то решил двигаться в сторону Нейссе для пополнения запасов. В них ощущалась большая необходимость. Нахождение в обороне было трудным для пруссаков — слишком большое количество людей в течение долгого времени было на небольшом пятачке, и среди них стали распространяться болезни. Однако Фридриху удалось на три недели отвлечь две неприятельские армии, заплатив за это ничтожную цену.

Оставив Бупцельвиц, Фридрих намеревался не только пополнить запасы своей армии, но и поставить под угрозу коммуникации Лаудона с Моравией. К несчастью, ему противостоял военачальник, столь же одаренный, как и он сам. Как только король повел пруссаков к Нейссе, Лаудон тут же напал на Швейдниц и в ночь на 1 октября блестяще организованной атакой овладел им. Австрийцы захватили 4000 пленных и 200 орудий. Швейдниц являлся важным пунктом снабжения, укрепленный Фридрихом еще во время силезских войн, его утрата привела Фридриха в смятение, а Мария Терезия немало этому порадовалась. Он считал потерю Швейдница presque incroyable[264] и скептически относился к докладам, что гарнизон сделал все от него зависящее[265]. После этого ни одна из сторон в Силезии не могла считать себя достаточно сильной для генерального сражения, и в декабре обе армии встали на зимние квартиры. К сожалению, со взятием Швейдница австрийцы заняли зимние квартиры по эту сторону границы Силезии.

Фердинанд Брауншвейгский успешно противостоял французам на севере Германии, маневрируя в бассейнах рек Линне и Везер, но общая стратегическая ситуация Фридриха была плоха. Он жаждал мира и в некоторых письмах выражал по этому поводу оптимизм, но мир на тех условиях, которые он мог принять, казался недостижимым. Прусская экономика благодаря правильному управлению важнейшими отраслями и хорошей организации достаточно легко перенесла эти годы, но теперь находилась в плачевном состоянии, и прошла еще одна вынужденная девальвация валюты. После Торгау Фридрих ни разу не нанес врагу поражения, а сражение у Торгау далось дорого, и некоторые полагали его пирровой победой. Он потерял ценную крепость в Силезии. Принц Генрих был изгнан Дауном из лагеря в Мейсене. Русские отошли в Польшу, но на Балтике граф Румянцев[266] с войсками атаковал и вынудил к сдаче Кольберг. Тот оказался в руках русских, и Балтика стала чем-то вроде русского озера со всеми вытекающими последствиями в плане уязвимости Померании и Северного Бранденбурга. Шведы, поминально участвовавшие в войне, могли лишь в малой степени его беспокоить, и пруссаки небольшими силами сдерживали их; но северное побережье было открыто для противника. Фридрих уже давно, но безуспешно старался убедить Британию направить на Балтику военную эскадру, а Питт — это было самым тяжелым ударом — в августе ушел в отставку, его сменил граф Бьют. Питт, которого Фридрих называл единственным британским министром, сочетавшим твердость и умение, требовал, чтобы Британия немедленно объявила войну Испании, но так и не смог убедить кабинет.

Бьют, которого все считали любовником вдовствующей принцессы Уэльской, Августы Саксен-Готской, обладал влиянием на молодого короля. Он был известен как сторонник мира с Францией и выхода Британии из войны. Фридрих мог это принять в принципе, но если Британия не будет верна прусскому союзнику, то могут оказаться под вопросом претензии, ради которых Пруссия так долго сражалась, уменьшится размер субсидий, и Пруссия вновь окажется в одиночестве перед Австрией и Россией. По значимости в альянсе Британия в связи с успехами на море имела преимущества: Пруссия из-за напряжения 5 лет войны и понесенных потерь находилась в упадке, и ее позиции на переговорах с союзницей были относительно слабы. Имеющиеся контакты с Санкт-Петербургом оставляли мало надежды. Небо было покрыто тучами, и обзор стратегической ситуации, отосланный Фридрихом Финкенштейну 10 декабря, был невеселым:

«Австрийцы владеют Швейдницем и горами, русские стоят за Вартой на всем протяжении от Кольберга до Познани… ко мне каждый тюк соломы, мешок денег и партия рекрутов поступают лишь по доброте или недосмотру неприятеля. Австрийцы контролируют горы в Саксонии, то же самое имперцы — в Тюрингии, уязвимы все наши крепости в Силезии, Померании, Штеттин, Кюстрин, даже Берлин зависит от милости русских…»

Все страны стремились к миру.

Фридрих все еще надеялся на некие масштабные действия турок против русских и балканских владений Марии Терезии. Его письма в Константинополь и к представителю у татарского хана, Боскампу, становились все длиннее. Он рисовал картины кампании на будущий год с учетом смешанного турецко-татарского войска в 200 000 человек, в том числе 30 000 татар. Это скорее всего было фантазией, и мало кто разделял такие планы. Война казалась нескончаемой, а будущее Пруссии по-настоящему мрачным. Британский историк так написал о том периоде: