Фридрих Барбаросса - [26]

Определив свои цели и уточнив намерения, император получил четкое представление о средствах, которыми он мог бы воспользоваться, и об их допустимых пределах.

В Германии у него не было, как у королей Капетингов, богатых поместий, а королевское имущество было небольшим и разбросанным по всей стране. Однако личные владения его семейства оказались немалыми. Помимо нескольких владений в Тюрингии, они находились в герцогстве Швабском, в частности, в долине Рейна: во-первых, в местности между Базелем и Фрейбургом, во-вторых, в районе Вормса и Шпейера, в долине Лаутера и в Эльзасе. Но этого явно было недостаточно для того, чтобы внушить уважение прочим принцам — с этой точки зрения Вельфы были богаче. Зато Штауфен располагал тремя возможностями, которыми не преминул воспользоваться.

Сразу после избрания он прежде всего решил извлечь максимальную выгоду из своего титула, то есть как можно лучше использовать свое право призыва вассалов для упрочения правосудия и мира, вмешиваясь в дела, в которых он мог бы ссылаться на высшие мотивы. В то же время он продемонстрировал намерение не делать никаких уступок в том, что по традиции считалось его исключительным монаршим правом, например, согласившись с условиями Вормсского компромисса, дабы избежать смешения временных понятий с духовными, он настоял на сохранении за монархом права на инвеституру, то есть на возведение в сан епископов. В качестве второй меры он считал, что миссия монарха может быть успешной только при условии взаимодействия с принцами. Рассуждать таким образом и действовать в соответствии с этим принципом означало признать, что аристократия призвана участвовать в королевском управлении, что, в свою очередь, должно было гарантировать ее верность. Поэтому, не вдаваясь в теорию власти, которая, кстати сказать, его не интересовала, он был полон решимости не предпринимать в Германии ничего значительного без участия — по крайней мере фиктивного — принцев, которые со своей стороны должны были согласиться с реальными прерогативами монархии.

Третий фактор, с которым ему надо было считаться, определялся самим феодальным строем. Благодаря острому чувству реальности он понял, очевидно, еще до своего вступления на престол, что полный возврат к феодальным обычаям невозможен; сам он не смог бы, пожалуй, их отбросить, настолько этот строй проник в общественные нравы и сознание. Но он решил не быть жертвой этого строя. Поэтому если даже ему придется еще глубже укоренить эту систему в германской почве, то он будет следить за тем, чтобы феодальные порядки осуществлялись во взаимосвязи с упрочением королевской юрисдикции и уплотнением сотрудничества со знатью через вассальные отношения.

Видимо, такую программу трудно было воплотить в жизнь. Она таила в себе ряд опасностей. Слишком уступать феодальным привычкам, слишком стремиться к соглашению с крупной знатью, задабривая ее щедротами, — это могло в любой момент ослабить центральную власть и привести к противоположному результату.

Фридрих это прекрасно сознавал, но в течение всей жизни отказывался пожертвовать своим королевским правом и всегда считал, что если избранные им средства противоречат одно другому, то следует в первую очередь защищать монаршую миссию, которая должна быть воплощена в жизнь с опорой на людей, верных Штауфенам. Он неоднократно ясно давал это понять на словах и на деле.

Выбор методов, которые надлежало применить в Италии, был не настолько ясен, потому что император ограничился лишь определением способа, которым он намеревался установить и осуществлять свою власть.

В первую очередь он решил стать настоящим сувереном Итальянского королевства, то есть получить в этой стране всеобщую поддержку своей политики, чтобы все примкнули к его империи, величие которой следовало поднять как можно выше. Сеньоры и города, знать и простолюдины должны были принять его суверенитет, не исключающий сохранения некоторых местных свобод при условии, что он сам будет их контролировать. Значит, здесь, как и в Германии, он рассчитывал на сотрудничество. Но если в Германии он чувствовал себя обязанным идти все дальше по этому пути и считал естественным и обязательным сотрудничество короля с принцами, то в Италии это было всего лишь щедрое предложение, обсуждать которое он не собирался. Если жители этой страны были недовольны его властью или отказывались от сотрудничества, тогда сила — сила Германии — должна была их к этому принудить.

В остальной части полуострова, где он, возможно, не имел четкого намерения стать непосредственным властелином, он тем не менее желал признания за собой особого права на вмешательство, то есть это должен был быть суверенитет, который в действительности оставался бы фиктивным до особых случаев. Поэтому он согласился с фактом существования королевства Сицилии, но хотел помешать сицилийскому монарху под каким бы то ни было предлогом вступать в другие итальянские области и дать ему понять, что император выше его. Таким образом, honor Imperii не обязательно предполагал территориальный захват Сицилии и аннексию этой страны, а только лишь ее принижение и принуждение считаться с империей. Следует отметить, что не все историки именно так объясняют поведение Штауфена, некоторые заявляют, что он в первые же годы своего правления составил план захвата Палермо и всего Сицилийского королевства. Правду в этом вопросе тем более трудно установить, что поиски ее могут проводиться лишь в области проектов, так как в действительности это завоевание никогда не предпринималось.