Фридрих Барбаросса - [23]

В 1147 году после смерти отца он стал герцогом Швабским. Но еще до этого жизнь его была отмечена двумя важными событиями.

Во-первых, он женился (точная дата не установлена) на юной немке Адельгейде фон Фобург; во-вторых, вскоре после кончины отца он принял участие в крестовом походе, который организовали его дядя Конрад и французский король Людовик VII для освобождения Святой земли и проживающих в ней христиан Запада от турок.

Этот поход, плохо подготовленный, непродуманный, не согласованный с византийским императором Мануилом Комнином, завершился неудачей. Германское воинство, отправившееся первым, до выступления в поход подданных королевства Капетингов, испытало ряд трудностей сначала со стороны балканских народов, затем византийских властей и, наконец, французского авангарда. По прибытии в Малую Азию оно бросилось на турок и потерпело сокрушительное поражение возле Дорилеона (Эски-Шехир — Прим. перевод.) в октябре 1147 года. Тогда Конрад и его рыцари вернулись в Византию и оттуда морем достигли Акры, в то время как пехота во главе с его сводным братом Оттоном Фрейзингенским подверглась кровавой бойне возле Лаодикеи (Латакия — Прим. перевод.). В Сирии немцы вновь встретились с французами; они вместе осадили Дамаск, но взять его не смогли. Павший духом Конрад вернулся в Германию осенью 1148 года.

Это предприятие, требовавшее если не настоящего успеха, то, по крайней мере, славных подвигов, закончилось самым жалким образом. Оно тоже послужило уроком юному Фридриху и показало ему, какой выправкой должен обладать военачальник, чтобы на поле брани сохранять дисциплину в рядах феодального войска. Участие в походе предоставило ему возможность как следует потереться среди прочих немецких принцев, установить свои первые «личные» связи вне семейного клана и занять подобающее место в ряду немецкой знати. Именно в эти месяцы он ближе сошелся с Оттоном Фрейзингенским и Генрихом Язомирготтом, а также с епископом Генрихом Ратисбоннским, познакомился с герцогом Богемским Владиславом и маркграфом Штирии и оказался рядом со своим дядей Вельфом VI. И, наконец, именно там благодаря своей храбрости и доблести он завоевал всеобщее уважение и особенно доверие Конрада.

Похоже, что именно тогда и зародилась в сознании императора идея о том, чтобы указать электорам на своего прославленного племянника, а в душе молодого человека родились императорские амбиции. Следующие два года, отмеченные новым разрывом между королем и Генрихом Львом при очень тягостных обстоятельствах, пролетели быстро. А потом мечта стала реальностью, реальностью мрачной и горькой, в которой существенным элементом оставалось разобщение немецких принцев.

Перед лицом этой реальности Фридрих Барбаросса являл собой воплощение замечательных качеств.

Этот принц, физически крепкий и сильный, исключительно выносливый, приятный и даже очаровательный собеседник, когда он того желал, был прежде всего превосходным рыцарем, воодушевленным высоким идеалом, то есть убежденным, что он должен быть полезен и что служба его должна быть направлена на благие цели. Храбрость для силы и сила для права и правоты — таким мог бы стать его девиз. Это объясняет участие его в двух крестовых походах, заботу о справедливости, желание мира, даже если все эти дела были вызваны настоятельной необходимостью. Получив аристократическое воспитание и приняв требования этого общества, Фридрих всегда был честен, во всяком случае честнее своих современников, даже если порой должен был как глава государства уступать юридическим ухищрениям. Он был щедрым, с готовностью отдавая и личные средства, любил поддерживать дружбу между окружавшими его людьми и мирить ссорившихся, даже если ему приходилось иной раз, как любому могущественному монарху, быть расчетливым в снисходительности и умерять свои симпатии.

Эти душевные качества имели и обратные стороны. Храбрость может обернуться наглостью, сила стать насилием, обманутая честность и разочаровавшаяся щедрость могут переродиться в жестокость. В такие моменты гнева Фридрих бывал крайне суров, можно было даже задаться вопросом, не казались ли ему совершаемые им тогда деяния (разрушение Милана, повинности, налагаемые на некоторых итальянцев и т. д.) единственным средством для достижения поставленной перед собой цели. Это не мешает нам думать, что таков был очевидный человеческий недостаток, часто встречающийся в ту эпоху, без которого средневековый принц не мог бы считаться крупным сеньором и который во Фридрихе проявился меньше, чем в других его современниках.

Дело в том, что он, укрощая свой воинственный нрав и приступы жестокости, был добрым христианином, твердым в вере, но при том просвещенным и достаточно понимающим суть этой веры, чтобы извлекать из нее для себя моральные обязательства. Его частная жизнь протекала спокойно и гладко. Он никогда не забывал, что принц-христианин должен защищать слабых и покровительствовать церкви. Он вникал в некоторые религиозные проблемы, разрешал действия, направленные против еретиков, помогал монастырям. Без колебаний отправлялся в крестовые походы, считая их высшим решением, которое мог принять католический король, и долгом, более обязывающим, чем прочие текущие дела. Тем не менее, его вера и соблюдение религиозных предписаний не мешали ему вести борьбу со святым престолом, но он никогда не хотел признать, что это противоборство было не просто политическим конфликтом, и считал себя вправе заниматься этими вопросами.