Фрейлина - [91]

— Когда вы в последний раз видели милорда Рована? — с тревогой спросила его Гвинет.

Джеймс поведал ей о том, как он и Рован в последний раз встретились у границы.

— Я думаю, что со временем его надежда оправдается, — заверил он молодую мать. — Ленноксы боятся его власти, но… Леди Леннокс ведь здесь? — спросил он с лукавой иронией. Потом он снова стал разглядывать малыша и наконец сказал: — Ну, он совсем крошечный. Очень хорошие волосы. Похоже, они у него от отца. — Он взглянул на Гвинет и добавил: — И в его жилах тоже течет кровь королей.

— Это-то мне и не нравится. Я ужасно боюсь за него.

— Вот как?

— Мне кажется, что дети королей всегда со страхом думают: чего могут захотеть другие королевские дети?

Джеймс взглянул на нее и ответил:

— Я бы никогда не попытался причинить вред моей сестре. Я лишь надеялся положить конец тирании ее идиота мужа и не дать его семье окончательно потерять разум, а жадным до власти баронам — уничтожить мою страну из-за этой жажды власти.

Гвинет молчала. Она спросила себя: знает ли и верит ли Мария, что ее брат никогда не причинил бы ей вред? — и вздрогнула от страха.

Она удивилась, когда Джеймс по-отцовски обнял ее рукой за плечи.

— Мария не казнит Рована, — сказал он, явно угадав ее мысли. — Вы знаете, как она относится к насилию.

— Да.

— На этот счет не беспокойтесь, — посоветовал Джеймс. — Королева вызывает вас обратно к себе. Более того, вы уже видели, что пишет вам Мария. Она попросила, чтобы вы вернулись. Вы нужны ей, чтобы внести в ее жизнь немного разума, хотя она сама не осознает этого.

— Она, должно быть, очень сердита на Рована, раз отправила его в тюрьму.

— Сначала придите к ней как подруга, только после этого вы сможете заговорить с ней о лорде Грэме.

— Я постараюсь запомнить все, что вы сказали, и все, чему я научилась, так часто бывая в вашем обществе.

Джеймс улыбнулся: он был доволен ее словами.

— Вы скоро уедете. Дай вам Бог удачи!

Гвинет поблагодарила его и заверила, что между ним и Марией тоже в конце концов наступит мир. Но на самом деле она не знала, будет ли так. И боялась.

Боялась просто потому, что в жизни тех, в ком течет королевская кровь, всегда бывает мало мирных дней.

Гвинет тихо прожила в Тауэре еще один месяц.

Все это время она словно разрывалась на части. Она не могла покинуть своего малыша, когда он еще такой крошечный, но и не смела оставаться здесь дольше, хотя в каждом известии, которое приходило из Шотландии, говорилось, что королева видится с Рованом. Мария решила отменить суд и лишь настаивала, чтобы Рован дал клятву быть целиком и полностью верным ее престолу и ее мужу-королю.

Слушая некоторые рассказы о своем муже, Гвинет втайне ругала его.

«Поклянись во всем, чего она хочет. Спаси себя!» — мысленно подсказывала она Ровану.

Но она хорошо его знала: он поступит правильно, обдуманно и правдиво. Он никогда не даст клятву, которую не собирается выполнить. Рован просто откажется присягнуть Дарнли или проклясть Джеймса Стюарта, иначе быть не может.

Наконец настал день, когда она должна была оставить сына на попечение Томаса, Энни и кормилицы.

— Вы просто красавица. У вас снова фигура как у девушки — так скоро после родов. Иногда кажется, что вы, слишком молоды, чтобы быть матерью этого прелестного малыша.

У верной служанки были на глазах слезы — признак искренней печали о том, что она не едет в Шотландию вместе со своей госпожой. Но Гвинет сказала ей, что может доверить Дэниела только его крестным родителям.

Гвинет плакала, когда обнимала мальчика, а потом целовала на прощание Томаса и Энни.

Ей дали сопровождающих, которые должны были охранять ее до границы с Шотландией. А на границе ее встретит отряд шотландских солдат, чтобы благополучно доставить фрейлину королевы Марии в Эдинбург.

На лужайке стояла леди Маргарита Дуглас. Она все еще была под арестом. Должно быть, пожилая дама узнала, что Мария потребовала вернуть Гвинет, а не ее. Гвинет похолодела, услышав ее крик:

— Ведьма! Шлюха! Уезжай! Она отпускает тебя, потому что ты предала королеву Марию. Не думай, за меня не просят! Меня держат здесь несправедливо! А ты… принесешь королеве свои заклинания и чары, а теперь — и к королю, моему сыну! Я знаю: это ты, ты разожгла вражду. Моего сына не любят там из-за таких ведьм, как ты! Ты умрешь, шлюха и ведьма, и сгоришь в адском пламени!

«Она сошла с ума, — подумала Гвинет, — повредилась рассудком из-за того, что интриговала, — ей нужно было женить сына на шотландской королеве, — а теперь расплачивается за это».

«Нет, она не сошла с ума, и это страшней всего. Она просто в ярости. Она мать и защищает своего сына», — поправила себя Гвинет.

Леди Маргарита не имела права так жестоко поступать с Гвинет, но это было не важно. Гвинет подумала, что когда-нибудь позже ей надо будет суметь простить эту женщину и даже подружиться с ней, поскольку она — свекровь Марии Шотландской, а Гвинет — фрейлина Марии. Гвинет поймала себя на том, что молится, чтобы Елизавета продержала Маргариту в Тауэре очень долго.

Тюрьма Рована была достаточно удобной, но для деятельного человека его положение было очень досадным: Рована держали под стражей в той комнате, где он обычно жил в замке. Он проводил бесконечные дни, шагая по ней от стены до стены, придумывая, на что потратить свою не получавшую выхода энергию, и делал все, что мог, чтобы заставить работать свои мускулы. Его содержали в хороших условиях, и он не верил, что Мария желает ему зла. По ее мнению, он участвовал в заговоре Джеймса, а Джеймс много раз вызывал у нее гнев. Она возвысила брата, дала ему титулы и земли, а он проявил самую черную неблагодарность. Главным недостатком Марии была ее искренность: она была не из тех людей, которым легко удаются интриги. Рован узнал, что его еще не начали судить, оттого что доказательства измены все еще изучаются.