Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [106]

Прорыв был запланирован на 26 августа и должен был осуществиться в северо-восточном направлении, вниз по правому берегу Мозеля. Штабное обеспечение операции было, как обычно, непродуманным. Жаррас был снова проигнорирован, приказы вышли только в последний момент, не предпринималось попыток скоординировать движение по мостам через Мозель, и – самое удивительное упущение из всех – не было взято соответствующее саперное оборудование для обеспечения войскам возможности форсирования рек. Эти приготовления кое у кого из командующих вызвали нешуточную тревогу. Вечером 25 августа к Базену прибыли два высокопоставленных офицера: командующий крепостью Мец генерал Кофинье де Нордек и командующий армейской артиллерией генерал Солей. Оба решительно возражали против задуманного прорыва. Кофинье указал на то, что, если войска покинут Мец, крепость каких-нибудь пару недель спустя окажется в руках немцев. Базен, вероятно, ответил, что, мол, это никак не повлияет на судьбу Франции, и это его высказывание сыграло фатальную роль для его военной карьеры. Солей страстно убеждал Базена в том, что резерв боеприпасов войск хоть и достаточен для одного крупного сражения, однако его явно не хватит на возможные другие бои, которые неизбежно возникнут до соединения с силами Мак-Магона. И, кстати, поинтересовался он, а где, собственно, находится сейчас Мак-Магон? Все же, может, лучше не бросаться непонятно куда, рискуя при этом быть разгромленным противником, выждать, пока не поступят достоверные сведения из Шалонской армии?

Базен сначала не прислушался к генералам и не отменил операцию, и на следующий день войска в 4 часа утра выступили. Но он отменил приказы своему штабу, вызвал командующих корпусами, представил им аргументы, изложенные ему минувшим вечером. Бедняги генералы, с которыми впервые решили проконсультироваться относительно операции, о замысле которой они ведать не ведали, раздумывали недолго. Фроссар полагал, что боевой дух войск не переживет еще один разгром. Канробер признал, что пробиваться через всю страну в полной экипировке для армии почти невозможно. Ладмиро и Бурбаки против воли, но все же вынуждены были признать, что если боеприпасов, как утверждает Солей, не хватает, то что же, ничего не поделаешь. Лебёф, возможно единственный, кто ориентировался в общей сложившейся обстановке и поэтому мог сформулировать верное суждение, пустился в многословные и бестолковые обоснования и оправдания своей позиции, объявив, что «его уже обвинили во всех смертных грехах за его действия, но никто и никогда не прислушался к нему и не спросил у него совета». Кроме того, Солей не только разъяснил рискованность предлагаемого manoeuvre, но и указал на положительные факторы решения оставаться там, где находились. Они вполне смогут парализовать немецкую армию уже хотя бы тем, что будут совершать рейды на их линии связи, и потом – тут впервые послышались несомненно пораженческие нотки, – если уж Франция и станет выторговывать условия мира, то владение Мецем было бы неплохим козырем в переговорах о судьбе Лотарингии. А тем временем хлынул собиравшийся весь день дождь, нещадно поливавший колонны маршировавших по дорогам войск. Базен не отличался многословием в ходе совещания и теперь, убедившись в уступчивости своих подчиненных, распорядился прекратить операцию. Колоннам было приказано остановиться, потом развернуться, и они стали пробиваться по переполненной дороге назад. Орудийные лафеты застревали в грязи, перекрывая пути следования. Войска под ливнем медленно возвращались, так же медленно, как и начали марш, и только на следующее утро к 6 часам, после 26-часового перехода, последние подразделения вернулись в места расквартирования[38].

Эффект этого фиаско вызывал тревогу, не в последнюю очередь у самого Базена. Возможно, он ухватился за идею Солея, что, даже оставаясь в Меце, войска смогут оказаться полезными, играя роль своего рода швартовых в ситуации, которую маршал расценивал как неподконтрольную. Но по прошествии нескольких дней появился еще один повод для беспокойства. 30 августа окольными путями поступило совершенно неожиданное донесение Мак-Магона из Тьонвиля[39]. Отправлено оно было, следует заметить, 22 августа, когда Мак-Магон получил депешу Базена от 19 августа, и в ней Шалонской армии предписывалось продвинуться для деблокирования Меца. «Я буду на Эне послезавтра, – сообщал он в заключение, – откуда, смотря по обстоятельствам, и приду к Вам на помощь». Сам Базен воспринял эти сведения довольно равнодушно, в отличие от своих куда более эмоциональных штабистов. «Послезавтра» было 25 августа, еще пять дней марша, и Мак-Магон вышел бы в район Монмеди. Доводы Солея, что, мол, прорываться означало бы просто действовать наугад, теперь уже не соответствовали обстановке. Но спокойствие Базена было лишь кажущимся. Планы относительно операции рассматривались начиная с 26 августа, и теперь появилась возможность отдать боевые приказы и на следующий день выстроиться в боевой порядок.

Вновь была предпринята попытка прорыва на слабо обороняемом правом берегу. С пятью армейскими корпусами Базену не составляло труда прорвать фронт, удерживаемый лишь одним-единственным прусским армейским корпусом, на подмогу которому в течение дня могли подтянуться в лучшем случае еще два, и отказ Базена от прорыва плюс его странное поведение в ходе сражения, конечно же, вызывает вопрос: а действительно ли все объяснялось лишь отсутствием у него способностей военачальника? Какой-нибудь достаточно негативно настроенный аналитик мог сделать лишь один вывод: маршал играл какую-то весьма замысловатую игру. Мак-Магона необходимо было не отпускать от себя. Если бы он был разгромлен, конечно же, последовал бы мир, империя пала бы, и Базен, командующий целехонькой и никем не разгромленной армией, стал бы героем дня. Если бы Мак-Магон победил, это гарантировало бы Базену сравнительно легкую победу над силами, ему противостоявшими. Данный тезис не может быть с ходу ни окончательно доказан, ни оспорен, но нет необходимости искать объяснение нерешительности Базена 31 августа и 1 сентября. Если бы прорыв удался, он в этом случае нес бы ответственность за 100-километровый марш своей армии ради сомнительной перспективы соединения с Мак-Магоном, преследуемым более подвижным, более сильным и вышколенным противником, столкновение с которым грозило ему разгромом. Будучи не в состоянии прорваться и при этом сберечь армию, он не просто избежал катастрофы, а смог и внести свой ценный вклад в стратегический паритет, и, в случае удачи, с честью вышел бы из этой ситуации. Именно осторожный, но обнадеживающий фатализм представляется куда более вероятным мотивом действий Базена, нежели хладнокровный политический расчет, приписываемый ему его обвинителями. Однако, какой бы точки зрения ни придерживаться, трудно не прийти к заключению о том, что Базен, издав 31 августа боевые приказы на следующий день, сомневался относительно желательности прорыва вообще и что 31 августа и 1 сентября его искреннее стремление к успеху преуменьшилось.