Франко - [44]
Закончив речь, он вернулся в свой кабинет, чтобы потом, в ответ на неистовые аплодисменты собравшихся, несколько раз появиться на балконе. Прощаясь с Паконом, который был инструктором по тактике и вооружениям, а также его адъютантом, будущий каудильо плакал. Потом он упаковал вещи и направился в Ла-Пинелью, загородный дом своей жены под Овьедо>43.
Речь Франко была опубликована как последний его приказ по академии и через пару дней попала на стол к Асанье. Два дня спустя Асанья сделал такую запись в своем дневнике: «Обращение генерала Франко к курсантам Генеральной академии по случаю окончания курса. Полная оппозиция правительству, скрытые атаки на командование. Основание для немедленного увольнения, если бы он сегодня не расставался со своим постом». И Асанья ограничился замечанием (reprensidn) в адрес Франко, занесенным в его личное дело>44.
Можно себе представить возмущение Франко, ревностно заботившегося о чистоте своего послужного списка, когда 23 июля он узнал о замечании. И все-таки опасения за свою дальнейшую карьеру заставили его проглотить обиду и подготовить на другой день эмоциональный, но не слишком убедительный документ в свою защиту в виде письма на имя начальника штаба 5-й дивизии, под чьей территориальной юрисдикцией находилась академия.
В нем содержалась просьба передать военному министру «мое уважение и сожаление в связи с неверной интерпретацией высказанных в моей речи мыслей. Там я просто попытался раскрыть сущность воинской службы и изложил самые чистые принципы, бывшие нормой во все время моей военной карьеры. Мне очень жаль, что мои слова были восприняты как намек на мое прохладное или сдержанное отношение к исполнению долга, которому я неизменно следовал без чуждой моему характеру официозности, перед режимом, провозглашенным в стране, чей флаг, поднятый над плацем академии, осенял военное торжество и чей гимн, выслушанный всеми стоя, завершил церемонию выпуска курса»>45.
Асанью аргументы Франко ни в чем не убедили, он не воспринял обязательные подъем республиканского флага и исполнение нового национального гимна чем-то особенным для состоявшейся процедуры. Он, похоже, считал, что с бывшего любимчика монархии надо несколько сбить спесь. Это письмо и личная встреча с бывшим начальником академии в августе убедили его, что Франко слишком амбициозен, чтобы можно было легко склонить его к сотрудничеству. В этих рассуждениях Асанья, пожалуй, был прав. Он только переоценил трудность, с которой можно было перетянуть Франко на свою сторону. Если бы Асанья оказал Франко то же повышенное внимание, к которому тот привык при монархии, то Франко вполне мог бы оказаться и любимцем республики. Как бы там ни было, но Асанья в отношении Франко вел себя весьма сдержанно, хотя считал, что проявляет великодушие и даже щедрость. Лишившись академии, Франко оставался без должности около восьми месяцев, и это время он полностью посвятил чтению антикоммунистической и антимасонской литературы. Но он получал только восемьдесят процентов от прежнего жалованья, собственным состоянием он не располагал, жил в доме жены, а служебная перспектива была весьма туманной. Естественно, в нем копилась злость на республиканский режим. А донья Кармен только подливала масла в огонь>46.
За лето 1931 года у многих армейских офицеров накопилось раздражение и на проводимые военные реформы, и на продолжающуюся в стране, как они считали, анархию: Севилья и Барселона были охвачены забастовками, организованными анархо-синдикалистской Национальной конфедерацией труда>47. Учитывая недовольство офицерства реформами Асаньи и вожделенную мечту монархистов о лидерах-преторианцах, способных свергнуть республику, слухи о возможности военного заговора нельзя было назвать необоснованными. Чаще других повторялись имена генералов Эмилио Барреры и Луиса Оргаса, и в середине июня оба были подвергнуты кратковременному домашнему аресту. В сентябре на основе новых свидетельств заговорщической деятельности Оргас будет сослан на Канарские острова. Информация, получаемая Асаньей, убеждала его, что Франко поддерживал Оргаса и был, пожалуй, даже более опасным>48. Асанья был уверен, что зреет нечто похожее на заговор. В сообщениях о контактах между друзьями Франко — полковником Хосе Энрике Варелой и могущественным боссом Кадиса твердым сторонником монархии Рамоном де Каррансой (Carranza) — упоминались имена Франко и Оргаса. Военный министр записал в своем дневнике: «Франко — единственный, кого следует опасаться». Это была высокая оценка деловых качеств Франко. Асанья дал указание, чтобы за Франко был установлен надзор. В середине августа, когда Франко приезжал в Мадрид, директор управления безопасности Анхель Галарса выделил для слежки за ним трех сотрудников>49.
Двадцатого августа, во время пребывания Франко в Мадриде, он посетил военное министерство и встретился с заместителем министра, который напомнил Франко о необходимости нанести визит министру. На другой день Франко пришел в министерство. На личной встрече Асанья выговорил ему за прощальную речь в Сарагосской академии. Внешне Франко спокойно выслушал замечания, но Асанью это безразличие не обмануло. Он потом записал в дневнике, что Франко «старается казаться искренним, но все это сплошное лицемерие». Асанья предостерег Франко несколько свысока, что друзья и поклонники могут завести его слишком далеко. Франко возразил и заявил о своей лояльности, хотя и признал, что враги республики из лагеря монархистов хотят видеть его на своей стороне. Заодно он воспользовался случаем проинформировать министра, что считает закрытие академии серьезной ошибкой. Когда Асанья намекнул Франко, что собирается прибегнуть к его услугам, молодой генерал заметил с ироничной улыбкой: «И чтобы прибегнуть к моим услугам, за мной установили слежку на полицейском автомобиле! Нужно понимать, что я никуда не хожу». Асанья смутился и велел прекратить слежку
