Французский детектив - [38]

— А кто его спрашивал? — перебил я его.

— Один господин недавно заходил. Они ушли вместе.

— А он не сказал, когда вернется?

— Думаю, очень скоро. Такие, как мы с ним, должны подавать здесь пример дисциплинированности, чтобы остальные видели…

Я больше не слушал. Ноги уже вынесли меня на улицу, холодную, пустынную, продуваемую ветром. Я дошел до улицы Ватта. Ну что, Нестор? Ты опять опоздал? Не везет тебе в этом квартале. Ничего не поделаешь. Быстро они сориентировались. Да нет, это невозможно. Просто не может быть. Это я все драматизирую. Он просто вышел — с каким-то господином, субъектом вроде него самого или с какой-нибудь бабенкой вроде барабанщицы Армии спасения, — и он обязательно вернется в лоно этой организации, а иначе как же дисциплина? Мне надо только подождать, пройтись по улице. На ней так хорошо — хлещущий в лицо ветер привел бы в восторг закоренелого мазохиста. И как приятно слушать грохот железного ставня о стену! А уж визг автомотрисы на железнодорожных путях над улицей Ватта и под мостом Толбиак просто напрашивается на сравнение со сладкоголосой сиреной. По ту сторону бульвара Массена мчались автомобили. Ветер дул порывами, завывая в ветвях рахитичных деревьев в: садике перед родильным домом. Под такую мрачную музыку, должно быть, не очень-то приятно рожать. Я бы не смог. Черт побери! Я ведь вообще на это не способен! За кого я себя принимаю? За Грейс Келли? Сильным порывом ветра из боковой улицы вынесло кучу бумажного хлама и что-то округлое, похожее на колесо. Непонятный предмет подкатился к краю тротуара. Я поднял его. Это была фуражка солдата Армии спасения. «Аллилуйя», — как они обычно говорят. Должно быть, и сам владелец недалеко.

Держа в руке фуражку, как будто прося милостыню, я дошел до улицы Толбиак, приблизительно до того места у входа на мост, где прошлой ночью труп Норбера Балена покинул нас, не попрощавшись. На всем пути я ничего не обнаружил. Никакого тела — ни на одном, ни на другом тротуаре. Везение мое кончалось, опять этот чертов квартал! Вечно я теряю в нем трупы. Вот и еще один! Лакор попался как голубчик, и не надо спрашивать кому Быстро они с ним разделались. Не прошло и года. Цепочка «Лакор — каторга — Армия спасения» выстроилась сама собой. После этого ничего не стоило его найти, выманить и пришить.

Тут меня осенило. Я взглянул на темную громаду холодильных складов по ту сторону железной дороги. Мсье Даниель. Бедный мсье Даниель! Его сочли недобросовестным служащим, предавшим интересы компании, а ведь очень может быть, что его уже двадцать лет нет в живых. Но как же тогда с Ленанте? Он ведь был категорически против пролития крови. И он никогда не обратился бы ко мне с просьбой оградить двух других от преступных намерений Лакора, если бы знал, что они совершили убийство. Значит, надо думать, что он не знал. Что те двое, не сумев по той или иной причине скрыть от него свой план, его попросту надули. И вот почему у Борено осталось чувство вины перед Ленанте, которое он пытался заглушить, помогая ему в трудные минуты. Таков человек. В нем не только одно плохое или только одно хорошее. Ленанте получил удар ножом, но не выдал Лакору его бывших сообщников. Старьевщик в этом деле остался чист, а они все в ответе за его смерть. Прощай, Лакор. Ты пошел вслед за Ленанте, мсье Даниелем, инспектором Норбером Баленом. Я все же думал, что ты будешь покрепче, похитрее, поскрытнее и поподозрительнее. А получилось — свистнули, и ты побежал? Неужели ты никак не подстраховал себя? Не может быть… Я вернулся в Армию спасения. Надежды было мало, но посмотрим. Болтун с ангельским личиком уставился на фуражку, которую я держал в руке.

— Ни слова, — сказал я. Требование было чрезмерным, но он подчинился. — Это, конечно, головной убор Лакора, не так ли? Похоже, с ним что-то случилось. Она упала у него с головы не от ветра. Послушайте, друг. Вы хотите у себя скандала? Наверно, нет. Сожалею, но нечто в этом роде вполне может случиться, однако я могу этому помешать. И хотел бы взглянуть на личные вещи Лакора.

— Я должен спросить разрешения…

— Давайте без шума. Буду откровенным…

Когда я откровенен, мне невозможно перечить. Ангельское Личико повело меня туда, где Лакор хранил свои вещи. Не слишком надеясь, я все же нашел там то, что искал, — среди бумаг, которые обязательно были бы просмотрены в случае его исчезновения или продолжительного отсутствия. На конверте была надпись: «Квартальному комиссару». Я вскрыл его и прочел нижеследующую галиматью:

«Комиссар,

меня зовут Ив Лакор, я родился… (Были упомянуты место и дата рождения, социальное происхождение родителей и особые приметы автора обращения.)

…В декабре 1936 года вместе с двумя сообщниками, именуемыми Камил Бернис и Жан Несгибаемый, с которыми я познакомился у анархистов (следовали особые приметы обоих), я завлек в западню инкассатора Холодильной компании мсье Даниеля. В ту пору эта история наделала много шума. Эхо докатилось и до меня в тюрьме. Мсье Даниель находится недалеко от своего бывшего места работы. Он у себя дома. Он жил в небольшом флигеле на улице Брюнессо. Там он и теперь, зарытый в подвале. Мы тогда подумали, что его будут искать повсюду, но не у него дома. К Бернис и Жан меня предали, но я их достану. Или они достанут меня. Если они расправятся со мной, вы прочтете это письмо и будете действовать в соответствии с законом. Вы его прочтете и в том случае, если я умру от гриппа или от чего-нибудь другого. После того как мы сделали дело (но до раздела добычи), я доверял своим сообщникам и поехал в Морле, куда раньше отправил жену. Жене я тоже доверял. Она ничего не знала, но когда узнала, хотела бросить меня, потому что это было опасно. Я не хотел, чтобы она на меня донесла, и я убил ее. Я сказал, что из ревности, потому что не смог скрыться от полицейских. Это дело было сделано хуже, чем дело на мосту Толбиак. Мне не повезло. Меня накрыли. Я схлопотал двенадцать лет каторги. Вот тут-то К. Бернис и Жан меня предали. Я отсидел срок и еще немного ссылки. Вернулся. Вел себя смирно. Я был в провинции. Не так давно мне удалось вернуться в Париж. Искал Берниса и Жана, но они исчезли. Сходил посмотреть флигель мсье Даниеля. Он все на том же месте. В нем никто не живет. Он разрушается. Я узнал, что он продан, но не мог узнать кому. Наверно, его купил один из моих сообщников на те деньги, что причитались мне. Если я когда-нибудь узнаю, кто купил, я Посмотрю. Два анархиста были в курсе нашего дела. Некто Роша и некто Ленанте, фальшивомонетчик. Роша умер. Ленанте еще жив, я думаю. Это был дурак, который думал, что можно сделать яичницу, не разбив яйца. До того, как мы сделали дело, поскольку мы нуждались в его советах, мы его убедили, что дело не будет мокрым, потому что он был против. Он все равно не захотел участвовать в деле, потому что он считал, что экстремизм бесполезен и рано или поздно мы попадемся. Интересно, что он подумал потом, потому что полиция так и не смогла найти убийц-грабителей и даже выяснить, как это произошло. Этот Ленанте был сапожник…