Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера - [49]
В описании Гийе, однако, Бертон предстает аморальным, распущенным типом, чуть ли не уголовником: очевидно, что такой человек не должен быть принят при царском дворе. Хотя на самом деле Бертон происходил из хорошего нормандского дворянского рода, Гийе уверяет, что это-де «простолюдин по рождению, который провел первые годы по появлению в большом свете в гадких интригах, получая помощь от неких публичных девиц»; в его послужном списке подлоги, мошенничество, суд. Более того, «не удовольствовавшись соблазнением в Англии одной девицы, [Бертон] изготовил дубликат ключей от ее тайника и украл у нее, пока она спала, ценностей из золота и серебра на сумму в десять тысяч гиней». Бертон и Сент-Илер были якобы партнерами по созданию мошеннической компании для торговли с Россией, инвестировать в которую они уговорили некую вдову из Руана: как мы помним, в своей объяснительной французскому правительству Сент-Илер также поминал руанских купцов. По словам доносителя, «она дала им денег на покупку вин и водок для Санкт-Петербурга, но я не знаю, чем это дело закончилось» (уж не эти ли вина и водки продал Сент-Илер в Стокгольме в 1720 г., к возмущению шведских торговцев?). Все эти обстоятельства, пишет Гийе, не могли не быть известны и Шлейницу, так что, намекает он, «у него, должно быть, были свои резоны» не сообщать о них царю. Как оказывается далее, «господин барон фон Шлейниц оказывал им покровительство, получая обещанную ими для него долю в барыше».
Что за человек был шевалье де Гийе, разоблачающий в доносе Сент-Илера и всю честную кампанию, мы не знаем — но характерно, что не знал об этом, похоже, и сам принявший его на службу Петр! Лишь несколько лет спустя, в 1723 г., Петр приказал своему новому представителю в Париже кн. А.Б. Куракину «осведомится о шевалье Гилерсе, какого он состояния человек, и может ли за агента <...> дела здесь во Франции управлять, и протчее»{274}. Подобная ситуация, когда правительство не обладало достаточной информацией о представлявшем ее агенте, была, надо сказать, не уникальной. Например, несколькими годами ранее граф Тулузский поручал французскому послу в Голландии собрать сведения об Анри Лави, поскольку «Совет совершенно не знает этого человека и желает знать, является ли его поведение достойным, довольны ли им в Петербурге и является ли его пребывание там необходимым». В данном случае «незнание» было связано и с тем, что наем агентов и обмен информацией осуществлялись во многом через неофициальные каналы: поскольку Лави был назначен Поншартреном, он не принадлежал к числу клиентов нынешних руководителей Совета морского флота, а значит, и был незнаком им. Собирать информацию о Лави предполагалось не где-нибудь, а в окружении российского посла в Гааге кн. Б.И. Куракина, который, надо сказать, дал о нем вполне положительные отзывы{275}.
В случае с Гийе, наведя справки, кн. А.Б. Куракин сообщал, что «оной Галиерс есть человек зело ниской кондиции, и здесь нихто его почитай не знает, и затем подлинного ведения о состоянии его ни от кого не мог получить». Дело выглядит так, будто шевалье де Гийе был еще одним авантюристом-самозванцем на русской службе, сродни обличаемым им Сент-Илеру и Бертону. Вполне может быть, что так оно и было, но и сообщение Куракина также следует воспринимать критически: в нем явно читаются нотки профессиональной конкуренции — уж молодому послу-то точно не нужны были во Франции никакие агенты, которые соперничали бы с ним в качестве поставщиков информации из этой страны. «А что принадлежит для употребления его к каким делам Вашего величества здесь во Франции, и в том как воля Вашего величества есть, — писал Куракин-младший царю, — но я чаю что нужды великой в нем не будет, понеже и протчие потенции здесь агентов нихто не имеют». Вполне предсказуемо, как признавался сам князь, он «Гилиерсу сначала приезду его сюда объявил, чтоб он до указу Вашего величества ни в какие дела не вмешался»{276}.
Не сложились у Гийе, разумеется, отношения и со Шлейницем: как объяснял он в письме, направленном им Петру уже в 1720 г. через кн. Б.И. Куракина из Рима, после прибытия в Париж барона шевалье оказался отстраненным от всяких дел. Поручений от Петра он больше не получал, а содержать себя сообразно «характеру» царского агента было дорого — поэтому он и уехал в Италию. Теперь он направлял царю новые мысли по поводу налоговой реформы и готов был, как только получит приказ от Петра, выехать с семьей в Петербург «для приведения сего дела в практику и ради показания всего что я предлагаю»{277}. Собственно, и в своем доносе на Шлейница, Сент-Илера и Вертона в 1718 г. шевалье де Гийе прямо пишет, что раскрыть русским министрам всю правду об этой троице он решил, поскольку «горячее усердие, которое я всегда испытывал по отношению к службе Его царскому величеству, моему господину, навлекли на меня ненависть двух недостойных лиц, которые попытались очернить меня в глазах Его сиятельства [барона Шафирова]»
