Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера - [24]
Конечно, заключение выгодного матримониального союза — важнейший инструмент в арсенале любого искателя фортуны, но одновременно этот эпизод еще раз подчеркивает и зыбкость границы между авантюрой и «нормальной» придворной карьерой, условность различий между мошенником вроде Сент-Илера и окружающими его иноземными и российскими искателями приключений и выскочками. В самом деле, 28 января, буквально через несколько недель после прибытия в Петербург нашего героя, там состоялась свадьба другого француза, Никиты Петровича (Франца) Вильбуа, с придворной дамой, внешняя непривлекательность которой, по словам Лави, компенсировалась ее обширными поместьями в Ливонии и Эстляндии{122}. А незадолго до появления в России Сент-Илера при при дворе кронпринцессы разыгрался скандал. Герхард Иоганн фон Лёвенвольде, бывший «пленипотенциар» царя в Лифляндии и Эстляндии, а теперь «главный советник» принцессы, заявил, что тогдашняя обергофмейстерина супруги царевича графиня Моро де Бразэ — никакая не графиня, а самозванка! Хотя мать ее действительно происходила из родовитой семьи, отец ее был берейтором, как и ее дед. В довершение всего, дама была аморальной особой, так как перешла в свое время в католичество лишь для того, чтобы бежать со своим мужем во Францию. Супруг же ее (состоявший недолгое время в русской службе и издавший мемуары о Прутском походе) был попросту отъявленный плут, которого в Голландии дожидалась виселица; историю эту якобы подтвердили голландский резидент в Санкт-Петербурге барон де Би и датский резидент Фальк. Дама была принята на службу по рекомендации: выходит, что (само)описания, (само)презентации ей хватило, чтобы установить собственный статус. Окружающие же, даже зная вроде бы о сомнительном прошлом гофмейстерины, предпочитали помалкивать о нем до тех пор, пока не разгорелась междоусобица между придворными, прибывшими с Шарлоттой из Германии, и теснившими их лифляндцами во главе со стариком Лёвенвольде{123}. Ровно то же произойдет и с Сент-Илером: о его сомнительном прошлом вспомнят, только когда он вступит в конфликт с графом Матвеевым. Пока же после увольнения гофмейстерины-интриганки ее место займет летом 1715 г. не кто иная, как новоиспеченная госпожа де Сент-Илер, фальшивая баронесса!{124}
Несмотря на этот придворно-матримониальный триумф, полной уверенности в успехе его прожектов у барона, как кажется, на этот момент нет: в марте Лави сообщал, что Сент-Илер планировал отправиться в Лондон и что его невеста раздобыла для него у кронпринцессы Шарлотты рекомендации к английскому двору{125}. Возможно, барон действительно пытается подстраховаться: если в России дело пойдет не так, он постарается использовать свои придворные достижения в Петербурге как трамплин для нового раунда прожектерства в Англии. С другой стороны, не очень понятно, действительно ли Сент-Илер считает возможным вернуться в Англию, откуда он был выслан три года назад, или же подобные разговоры призваны просто придать ему вес в глазах русских, создать впечатление, будто у него есть альтернативные опции? Пока же в письме Петру от 12 мая (документ 24) Сент-Илер предлагает все новые и новые затеи: он вызывается выписать для царя из-за границы искусных экипажмейстеров и ремесленников, привезти померанцевые деревья и мраморные «штуки» из Италии. По сути, он вновь возвращается к своему проекту торговой экспедиции: царь должен предоставить Сент-Илеру бесплатно корабль, а тот привезет ему из Европы нужные предметы, окупив поездку за счет параллельных торговых операций, причем в случае успеха корабль должен перейти в его собственность. Разумеется, все это должно было также способствовать повышению международного престижа русского флага. Примечательно, что здесь же барон, сам иностранец, пользуется риторикой «импортозамещения»: подготовленные им в Академии морские специалисты якобы превзойдут тех иностранцев, «которыя ныне служат Вашему величеству во флоте, и которых и впредь можно будет миновать или обойтися»{126}.
В середине мая Лави сообщает о nouptiales барона, праздновавшихся во дворце Шарлотты в присутствии Петра, Екатерины, царевен, вдовствующих цариц, герцогини Курляндской Анны Иоанновны и «всего двора». Царь, по сообщению Лави, одобрял этот брак и обещал предоставить барону на 5 лет особняк
