Француженки не играют по правилам - [110]

– Как только я рассказал, что именно мне понадобится, люди все принесли: – Он понизил голос, чтобы только она одна могла слышать: – Яйца хорошие и свежие, местные, но, пожалуйста, давай не будем говорить о чертовых шоколадных батончиках, которые я вынужден был разломать, чтобы добыть шоколад. Подозреваю, они много лет таяли и застывали, лежа в холодильниках, и, что еще важнее, они очень дешевого сорта. Мне даже пришлось расплавить «Батончики Кори». Pour l’amour de Dieu[160].

Саммер усмехнулась и погладила его затылок, потому что не могла не прикоснуться к нему.

– Бедный ребенок.

Он стоически поднял руку.

– Все хорошо, Саммер. Ты могла бы предупредить меня, чтобы я мог собраться должным образом, но я выживу.

И он начал с быстротой молнии выжимать сливочный крем в эклеры.

Дети радостно танцевали вокруг него, а взрослые тихо переговаривались под впечатлением от увиденного. Одна из девочек-подростков, которой Саммер перед отъездом оставила фотоаппарат, начала щелкать. Такой снимок займет видное место в коллекции Саммер – изящный, прекрасный, всемирно известный pâtissier создает эклеры для сотен людей на столах для пикника под кокосовыми пальмами!

– Я люблю тебя, – непроизвольно пробормотала она.

Он замер на долю секунды, и его глаза закрылись.

– Боже, как мне не хватало этого.

Его руки опять полетели. Саммер потребовалось бы несколько часов, чтобы заполнить столько эклеров, и все вокруг было бы перемазано кремом. Он же уложился всего в несколько минут, и несмотря на то, что инструменты были самодельными, ни одна капля крема не упала мимо и ни один эклер не лопнул.

– Я тоже люблю тебя, Саммер, – внезапно прошептал он, не отрываясь от работы, будто наконец вспомнил, что ей тоже надо было услышать эти слова, и крепко, яростно поцеловал ее, лишь на миг прервав полет своих рук.

У него, очевидно, уже было несколько учеников-подростков, потому что они бегом бросались в дом Саммер всякий раз, когда крем в миске подходил к концу, и приносили миску с очередной порцией – видимо, из ее холодильника. Электричество, вероятно, работало. Он закончил наполнять трубочки, вручил детям миски и кондитерский мешок, чтобы они могли доесть остатки крема, а сам исчез в доме. Возвратился он с большой кастрюлей шоколадной glaçage[161]. Выражение острой боли появилось у него на лице, когда он начал наносить глазурь на эклеры.

– Что с тобой? – спросила Саммер.

– Поверхность матовая! Даже собственного отражения не видно. Здесь у вас нет ни хороших ингредиентов, ни оборудования.

– Знаешь, это все равно лучшее из того, что кто-нибудь здесь пробовал, – пробормотала она, глядя на счастливые лица островитян.

Такой, как Люк, никогда прежде не появлялся в их жизни. И хотя кто-то и мог попробовать французские пирожные, когда ездил на более крупные острова, эклера, наверное, почти никто не видел.

– Спасибо, – сухо ответил Люк. – Ты меня успокоила.

Саммер рассмеялась и обняла его сзади, от чего глазурь размазалась по всему краю кастрюли. Он на миг перестал работать, поймал ее руку у себя на груди, поднес к губам и очень крепко поцеловал ладонь.

Восторг от эклеров был невообразимым, и дети сразу же начали так шумно и настойчиво просить Люка сделать другую партию, что он бы и сделал, если бы было из чего. Поэтому все вместе решили устроить большое барбекю и отправились к соседу, у которого было лучшее на острове оборудование для готовки на гриле. Ближе к полуночи Саммер и Люк смогли улизнуть. Одни островитяне подталкивали друг друга и усмехались им вслед, другие же – в основном холостая молодежь, в том числе и Келли – были недовольны.

Волны накатывались на пляж, спокойный нежный свет тропической луны был прекрасен. Прохладный влажный песок шевелился, нежно, успокоительно массируя голые пальцы ног.

– Жаннин сказала, что я сделал самую чудовищную ошибку, какую только мог, когда сказал тебе, что ты мне не нужна, – проговорил Люк почти столь же тихо, как плескались волны, и крепко обнял Саммер за талию. – Она сказала, что тебе больше всего на свете нужен человек, которому нужна ты и кто не даст тебе уйти.

Такой, как ты, думала Саммер, глядя на профиль Люка на фоне Южного Креста и залитого лунным светом моря. Это и тебе тоже больше всего нужно. Саммер хотелось, чтобы Люк всегда шел с ней по пляжу. Ей казалось, что она хотела этого еще до того, как познакомилась с Люком.

– Ты говорил обо мне с Жаннин?

– Мне надо было с кем-то поговорить, Саммер. И мне всегда хотелось, чтобы у меня была бабушка. – Люк порылся в кармане и выудил льняной квадрат. – Она дала мне вот это.

Одна из его салфеток на День святого Валентина. В отличие от салфеток Жаннин, эта была трогательно подрублена. Его имя, вышитое черными нитками, было безнадежно искореженным месивом. Саммер начала делать эту салфетку сразу после того, как он сказал ей, что сохранил свои игрушки навсегда, но ей пришлось бросить эту салфетку, запятнанную несколькими каплями ее крови[162], когда услышала, что он пришел.

– Мне было скучно, – сказала она, защищаясь. – Я и подумала, почему бы мне не научиться вышивать?

Люк большим пальцем провел по трем красным каплям крови, усеявшим белое полотно и его черное имя, искореженное ее неумелой рукой.