Формула всего - [90]

С братом у них были свои порядки. Он ею, похоже, очень дорожил, не кричал на нее. Хаза ему тоже – волосы гладила, утешала, искала вшей. Сидят так вместе – как два голубка, то он ей ловит, а то она. Я это знал – они сами признались, но я не чурался и ждал гостей. Подумаешь, вши! Не до этого было – Воржа! Покров!

Еще один раз – так она к нему села, а он, как сыч, оттолкнул ее, буркнул. Я отошел. Возвращаюсь – глядь, а она с букетом! Цветы полевые! Он подарил. Я удивился. А как еще с ними? Живу, как в цирке! А то, что воры, так я заметил: и брат, и сестра – оба были бесшумны. Вот половица – под ребенком скрипнет! – а у них под ногами она молчит, словно сообщница! Пес цепной при почтовой избе – и тот не учуял, как Выдра подкрался. Чистая правда! Я это видел.

Так мы и ехали. Все нормально. У цыган, как говорится, все дороги без ворот. В одной ночлежке нас заели клопы, но хуже клопов – недобрые взгляды. На нас смотрели, как на злодеев! За что? А за то, что хороших цыган на земле не бывает! Это всем известно. Ха-ха-ха! Герцог знал, какие дырочки на дудочке зажать, когда свой поганый Указ подписывал! Ох, и ловок холодный ум!..

Чтобы больше ни с кем не связываться – ни с гажами, ни с клопами, мы купили две пуховые перины и теперь ночевали под божьей стрехой. Дожди прошли. Осень разгулялась. Лес стал ярким и пестрым, как цыганская юбка! Ай-нанэ-нанэ!

На стоянке возле Михайловской слободы Хаза нашла погнутую подкову.

Я говорю:

– Ну все, чавалэ – мы теперь на эту подкову счастье приманим, как рыбу на червя!

– Это почему? – спрашивает Хаза.

– А по-другому со мной не бывает!

Сидим, сидим, а она зевнула. Я тоже зевнул. Хаза увидела и улыбнулась. И я улыбнулся! Подошел Выдра. Она подкову отдала брату, а взгляд – мне, игручий такой. Я даже опешил. Глаза как рыбки! Она их опустит, да так по-женски – что угодно сделаешь, лишь бы опять на тебя посмотрела! Но она не стала – в повозку прыг. Я впервые заметил, что девчонка красива. Не лицом, а повадкой! Идет – танцует, и за что ни возьмется, у нее все так складно, как будто только так и возможно.

Дэвлалэ-Дэвла! Она вся была как цветочек – смотреть приятно и трогать незачем. Мне с ней было спокойно. Она меня не томила. Зато другие… Я как женщину видел, так враз больной! Каждую хотел заломать. Еще бы! Кожа у них белая, волосы мягкие, глаза голубые… Кочевой грязи они не знают. А одна была – ой! Держите меня семеро! За пятнадцать шагов восторг сшибает! Мы ее встретили на покосе. Мать ее копытом!.. Я весь извелся. С этим было тяжело, как с камнем. Хорошо, что никто моих снов не видел!

А Хаза – Хазой. Я ею умилялся – вполне по-братски и вскоре завшивел, как ее брат. Выдра сказал мне:

– Ты им понравился. Правда, Хаза?

– Очень понравился.

Я закурил. Всякое бывает – и вши, и все.

Поехали дальше. Хаза любила очень вафли и пряники. А какая цыганочка их не любит? Антощ ей покупал, и я бы хотел, но ни разу не делал.

Про их семью я знал уже много – Выдра рассказывал. Выпив на вечер, он любил поболтать:

– Я говорю. Я люблю говорить. А отец был молчун – Ласло Трубочист. В таборе смеялись: «Ну что, чавалэ? К Ласло, что ли, сходим, помолчим немного?» Он любил гостей, хотя сам молчал. Он был очень сильный. Однажды взял трехпудовую гирю! – и ее перебросил… через столетний дуб! Три раза подряд!

Антощ врал безбожно, но врал от души, и я с ним не спорил, потому что сам говорил точно так же: «Мой отец – самый лучший!» Это правильные мысли. Я поддакнул ему:

– Да-а, я понял – он был знатный цыган!

– Еще бы не знатный! Другой раз в степи его волки застали. Ночь, он один, а их целая стая. Отец как щелкнет на них зубами, а зубы у него были все золотые! Волки – наутек!

– Съел бы я его печень! Молодец – твой отец!

– Он нас любил, а в Хазе просто души не чаял. Она у него была единственная дочь! И пятеро парней – я, Корчи, Стэфан, Ласло, Женико.

– Слушай, а что получилось с этим… женихом Хазы?

Антощ хлебнул:

– Ему егеря позвоночник сломали. И он погиб. Мягкой земли, легкого лежанья.

– Она сильно тоскует?

Антощ посмотрел на меня, как трезвый:

– Я бы не сказал. Я бы сказал – это прошло. Слишком много несчастий на нас свалилось, чтобы с каким-то одним носиться, как курица с яйцом.

На следующий день он снова купил Хазе огромный пряник, а себе вонючую мутную брагу. Я спросил:

– Опять?

– В одной бутылке не утонешь!

Я не нашел, что ему ответить, но ближе к ночи Выдра напился – оказалось, что он взял не одну бутылку и хочет еще, «вон там поселок, я сам схожу». Он сам и пошел. Мы его ждали за березовой рощей. Я сбрую чистил, вычистил все, а Антоща нет. Нету и нет. Уже солнце зашло. Вижу – у Хазы на душе беспокойно, на месте ей не сидится никак. Я говорю:

– Ну чего же ты маешься? Деньги у нас есть, чужих не надо. Не будет твой брат ни во что влезать.

– Зря ты его одного пустил.

– Антощ не дурак.

– Выпить не дурак, – Хаза это сказала и не думая шутить, но у нее получилась шутка, и я рассмеялся.

Босой ногою девчонка полешки в костре толкнула. Чтобы лучше горели.

– Ты думаешь, где он? – спросил я Хазу.

– В кабаке. Где же! Улизался так, что сам не выйдет – или выведут, или вынесут.