Формула всего - [89]

– Я ученый по лошадям, – говорил я Выдре. – Через эти руки миллион коней прошел! У нас в роду все по ним ученые. Отец мой и дед, они наше кровное цыганское дело до косточки знали! Сейчас таких нету.

– Сейчас все другое, – согласился Антощ.

С конем получилось удачно и нехлопотно. Мы быстро нашли молодого парня, который в мене – ни ухом ни рылом. Его отец на площадку отправил, так как сам заболел и нужны были деньги. В общем, парень зеленый, а конь исправный! Грех – не обмануть.

Торговал первым Антощ. Долго ходил он вокруг коня, ворчал, расспрашивал, губами чмокал, щупал везде и за это время незаметно засадил коню в копыто иглу. А потом говорит:

– Э-э, друг! Не нужна мне хромая лошадь!

– Она не храмлит.

– А это как же?

Парню на диво – и впрямь захромала! Он раскудахтался:

– Да как же так! Да не может быть!

– Как знаешь, парень, а мне некогда с тобой рассуждать, что может быть, а чего не может, – с этими словами Антощ удалился поучительно и важно, а «хромую» лошадь купил совсем другой человек, уже под вечер и к тому же по самой низкой цене. Назвался он Алешей. Это был я.

Салахоры ждали в условленном месте. По дороге к ним я вытянул иглу, и конь, дернув повод, радостно заржал, замахал хвостом, словно жеребенок.

– С таким конем, – приветствовал Антощ, – хоть принцессу сватай!

– Твоя правда!

Хотя что за правда – Выдра с правдой не дружит. Я на ярмарке это понял. Конокрад, он мастер, он дело знает, а Выдра – нет. То, что я услышал от него на конной, – это детский лепет! Может, Выдра пару лошадей и увел, но так, случайно, подвернулся случай. А конокрад – это целая жизнь, не просто «шел мимо, взял за уздечку»!

Мысли полезли – зачем же он врет? Он ведь не хвастает. Он не бахвал. Не до того ему, чтобы хвастать, – слишком измученный. Черное горе – не белый сахар! У черного горя – глубокие корни, их не увидишь, когда не знаешь, а что я знаю? – что Антощ сказался мне конокрадом, а он, похоже, не конокрад!

За что же, думаю, тогда клеймо? У него и у Хазы. Вот они оба. Или, я думаю, он наврал – чтоб не объясняться; так тоже бывает: жизнь напетляла – поди расскажи, ночи не хватит; и мчи нету. Я ему сам рассказал негусто. Нормальный цыган – это хитрый цыган. Пускай себе врет! А я поиграюсь!

– Антощ, а что твоя первая кража? Как дело-то было?

Салахор воскликнул:

– Первая кража – как первая ночь! Меня дядька подбил – он не мог в одиночку, там отвлечь надо было, я и отвлек. Нам повезло! Конь был отменный. Ну и пошло.

Говорил Выдра ловко, но за каждым словом, как тень, цеплялось: «Устал я, брат». Он нарочно бодрился. Эта бодрость бывает, если долго не спишь и не спать надо дальше; тогда сам себя взвинчиваешь, чтобы держаться, чтоб не заснуть. В общем, на грани… И что с ним такое? Я почему-то решил, что это для меня не страшно. Наверно, потому что девчонка эта, которая Хаза, была спокойна. Она не ленилась. Не суетилась. Захочет – скажет, захочет – молчит, а Выдра как будто был себе не хозяин. Плыл по течению – это, то…

На следующий день мы купили бричку. Антощ был доволен:

– На таких колесах – весь мир проедем!

В ряды с одеждой Хаза канула, словно в прорубь! Мы денег не жалели, и в новых тряпках девчонка выглядела, словно принцесса! Я видел, что на нее глазеют, и мне было приятно, что она со мной. Сама себе она тоже очень-очень понравилась.

Это все было во второй день ярмарки, а наутро мы запрягли и поехали в Ствильно. Ствильно цыганам – любимый город. Там жили люди – с образованием! Инженеры, механики, без суеверий. Хитрить перед ними мы не видели смысла и работали на совесть. Платили хорошо, и работы было много, потому что Ствильно трудился на армию, а армия – это железо и кони; самое наше цыганское дело! Мы и старались. Гаже ценили золотые руки. Они нас видели с лучшей стороны. Никому из Ствильно не пришло бы в голову сказать про цыган «дармоеды», «лентяи». Там нас любили. Чуть затемнеет, так жди всех в табор – приходят, смотрят, как цыганочки танцуют; головой качают, все им нравится. Гитары звенят. Песни, пляски!.. Я не удивился, когда Антощ сказал, что все в Ствильно подались. Там не предадут. Ствильно – надежно. Последняя отдышка перед новой страной.

Ай-нанэ-нанэ. Дорога шла над озером. Я окинул его взглядом – нигде не плеснуло, чистое зеркало. Прощай, Загадка. Золота в судьбе. Все дороги с песней. Извини за все…

Бричка катилась. Едва давши отъехать, зарядили дожди, ночью холод бодался. Мы ночевали в постоялых дворах, где казенные люди трясли подорожными: «Дайте коней!», коней не хватало, но у нас-то был свой. Мы нигде не ждали, едва заря – росою умылись и в путь-дорожку!

Ты вези меня, каре-ета

Золота-ая!

У Хазы дел не было, кроме стряпни. Голышом она больше при мне не ходила, но вела себя странно. Коня поила. У Выдры был кнут, она им щелкала. Клянусь, чавалэ! Я так удивился, что позабыл, что умею ругаться! А потом решил – другие люди, другой обычай. Я уважал. Им это можно. У нас нельзя. Конь – для мужчины и кнут для него же, таков закон. «Как она смела до них касаться?» – сказали бы в таборе, том, где я вырос. Где он теперь? Уехал мой табор и с ним весь закон. Хорошо ли, плохо, а делать нечего. Пусть берет кнут, лишь бы не мой! Если Выдра не против, то пусть, пускай, раз такая девчонка! Я за ней наблюдал, а она говорила, только если спрошу, но не дичилась, просто молчала, а если едим, то садилась с краю и так, чтоб всегда между нами Антощ.