Формула всего - [53]

Шрифт
Интервал

[70].

На раздвоенном лирой кедре, впав в дневное оцепенение и плотно прижав перепончатые крылья к телу, спал Шорох – как полагается всем рукокрылым, вниз головой. Задние лапы мертвою хваткой вцепились в изогнутый толстый сучок, но и он прогнулся под тяжестью хищника. Узкое тулово, покрытое мягкой, но плотной шерстью, постепенно остыло до температуры окружающей среды. Таким образом Шорох экономил энергию. Возможно, здесь и скрывался секрет его поразительной долговечности.

Догорал янтарный закат. В воздухе кипела вздорная бесшумная мошкара. Под листвой нагнетались сумерки – еще робкие, полупрозрачные, как крылья стрекозы.

Вот и стемнело. Макушки деревьев, спутанные ветром, зловеще качались. Истощавшая луна не давала света. Сквозь остатки сна Шорох различил выкликающий голос сплюшки. У самых зубов пробежала белка. Монстр открыл глаза, втянул шустрые запахи ночной жизни, завертел бугристою мордой и распустил книзу хвост, на конце которого красовался гигантский шип, заточенный о камни; хвост почти коснулся травы. В этом положении Шорох провел еще больше часа, практически не двигаясь, лишь иногда поворачивая голову на какой-нибудь звук. В сравнении с телом пасть у него была просто крохотной, и тем не менее прошлой ночью он выпил четверых. Особый фермент, выделяемый вместе с желтоватой слюной, препятствовал естественному свертыванию крови, и Шорох в тот раз затянул пир до рассвета. Потом он спал – тяжелый и сытый. Но это прошло.

Шорох уже набирал высоту. В плане зоркости он имел идеальное зренье, но, подобно многим животным, оживающим ночью, не различал цветов. Полет его был извилистым, но плавным. Размах эластичных перепончатых крыльев достигал почти трех с половиной метров, хотя понятно, что это лишь приблизительные сведенья – никто еще не додумался подойти к Шороху с рулеткой.

Несмотря на обильную добычу прошлой ночью, хищник ощущал пустоту в желудке, и все же гораздо сильней, чем голод, его донимал постоянный зуд от клоповых укусов. Кровососы-лилипуты нисколько не щадили кровососа-великана, и Шорох, который мог в честном бою одолеть бронтозавра, совершенно не знал, как ему избавиться от невзрачных насекомых.

Горящий костер, разведенный цыганом, крылатый вампир заприметил сразу, но не полетел напрямую к нему, а дал крюк, как помещик, решивший перед сытным обедом объехать свои угодья. Лес простирался под ним темной колючей шкурой. Через полвека ее обдерут на бумагу и мачты.

Луна спряталась в карман облака. Волчий вой на подступах к деревням будоражил легавых псов. Все мирные люди спали.

Шорох скользил над лесом. Ничто не стесняло его полета. Он спустился к реке, чье холодное уравновешенное дыхание придало ему свежесть и бодрость. Дуга налима показалась в волнах. Шорох брезговал рыбой как пищей, но зато решил устроить с ней гонку. Победа досталась ему легко – налим безнадежно отстал. Роль финишной ленты сыграл мост возле мельницы. Деревянное колесо вращалось, заедая, как ручка охрипшей шарманки. Гладкие лопасти опускались почти без плеска. С них стекала вода и свисали мочалки водорослей.

За мельницей деревенские парни сторожили отправленный в ночное табун. Шорох запомнил место по тому же принципу, что и новичок в незнакомом городе берет на заметку здания с вывесками «Таверна» и «Трактиръ». Чуткие лошади, обоняя незримое чудище, беспокойно заржали. Пацаны оторвались от замурзанных карт и стали спорить, кто их потревожил: ласка, волк или водяной? А Шорох уже был далеко. Он нагулял аппетит и спешил вернуться к костру.

У огня, полусидя-полулежа, грелся одинокий бродяга. Он, вероятней всего, дремал, ибо даже не отгонял от лица мошкару.

Шорох спланировал на этаж ниже – до макушек деревьев, оценил ситуацию и обрушился камнем, но его обманули – монстр впился в обескровленный труп!

В тот же момент Какаранджес с криком рубанул по канату, и заточенный таран, висящий над костром, свистнул вниз. Он пробил крыло. Монстр дернулся. Лапа угодила в самый огонь. Взвились искры и пепел.

Драго ждал в стороне. Вид крылатого чудища, упавшего с неба, так его поразил, что цыган на секунду застыл, как увидевший нечто невиданное, с топором в руке.

Шорох схватил его взгляд. Желтые глаза превратились в щелки. Теперь – кто кого. Или он, или Драго. Ноги в сапогах налились чугуном, но Драго заставил себя шагнуть. Один только шаг! – и цыган ощутил в себе яростную легкость. Он ринулся в бой. Монстр оскалился – сейчас цапнет! Но вышло иначе. Крылатый дьявол пустил в дело хвост – тяжелый, как весло, и гибкий, как плеть. Драго отпрыгнул, но не успел. Удар пришелся пониже лопаток, цыгана бросило носом в грунт, однако смертельно разящий шип задел тело вскользь, разорвав рубашку. Но топор был выпущен. Шорох зашипел. Хвост нарисовал в воздухе петлю и завис над цыганом, изготовленный пришпилить его к земле, как иголка жука. Прогремел выстрел. Это Какаранджес спустил курок. Отдача тяжелого охотничьего ружья сшибла его с ног, а выпущенная пуля вонзилась монстру в кожные наросты вокруг ноздрей и прошла навылет, не причинив большого вреда, но сильно сбив с толку. Драго получил возможность опомниться. Удар, нанесенный ему хвостом, был сокрушителен, но адреналин обезболивает. Цыган перекатился и нащупал в траве топор. Желтые глаза пылали прямо над ним. Недолго думая Драго со всей силы саданул между них. Топор вошел глубоко. Струя крови брызнула цыгану в нос. Заревев от боли, Шорох вскинул башку так, что топор опять вырвался у Драго из рук, на этот раз оставшись торчать в проломленном черепе. Это был приговор. Драго сразу отполз. Разметав во все стороны багровые угли, Шорох исступленно метнулся за ним – всей своей злобой, но именно в этом финальном броске его жизнь оборвалась. Глаза потухли. Тело обмякло. Монстр уронил на цыгана голову, уже будучи мертвым. При этом он чуть не размозжил ему колено. Топор так и торчал во лбу.


Еще от автора Дмитрий Михайлович Фалеев
Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

Что за народ — цыгане? Как получилось, что расселившись по всему миру, они нигде не стали своими, везде остаются на особом положении? Как изменилась их жизнь в современной России, и чем отличаются новые цыгане от новых русских? Что такое цыганский закон, цыганская правда, цыганская мораль? Откуда идет поверье, что Иисус Христос разрешил цыганам воровать и обманывать людей? В этой веселой и лиричной книге самые невероятные приключения и судьбы описаны с этнографической достоверностью. С любовью, горечью и беспощадной честностью автор изображает сцены из жизни хорошо знакомых ему цыган, преимущественно котляров.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.