Формула всего - [54]

Когда из кустов появился Какаранджес, Драго бил себя в грудь. Оба много кричали, хохотали и обнимались. Пинали Шороха по зубам. Плевали в него. Коротышка помочился ему на грудь, а потом попытался извлечь топор, застрявший в кости, но силенок не хватило. Даже Драго сделал это с трудом, наступив на голову монстра ногой и резким движением выдернув железку.

Шорох получил по заслугам. Тот, чье тело из ветра, а глаза, как у волка, навсегда превратился в духа. Больше его никогда не увидят! И не услышат. И не заплачут. Добрые люди могут спать спокойно.

Кроны сосен покачивались, как колыбели. Луна вылезла из кармана. Драго совершил второй подвиг.

Теперь нужно было найти малышку, которую они ни живой ни мертвой спрятали в подобье берлоги – весьма неблизко.

Спустя двое суток Какаранджес и Драго, распираемые гордостью и величественно молчаливые, вернули Машку ее родителям. И опять, как в семье Шерстобитовых, дородная белая женщина с благодарным, глуповатым от нечаянного счастья лицом подавала цыгану еду.

– Если что – за мной должок, – сказал Машкин отец. – Ты спас мою дочь. Входи в этот дом как в свой.

– Обязательно зайду, – кивнул Драго, уплетая за обе щеки жирного копченого угря. Какаранджес наелся до того, что едва мог пошевелиться. «Как бы не лопнуть! – охал он про себя, раскинувшись кверху пузом поперек хозяйской кровати. – С другой стороны, когда еще буду так столоваться?!» В этом коротышка был прав. Одинокая Вдова находилась в четырех днях пути, и никто не знал, чем все обернется. Будущее отражается в нас, как вещие сны на наших подушках.

Глава восемнадцатая

На пхуч громо, палсо ев греминэ[71].

С утра я собралась на ярмарку за обещанным ананасом. Надела красную юбку, желтую кофту с полосками, розочку за ухо приладила. Красота!

Муша, тот тоже, когда увидел меня, сказал:

– Хороша!

Позвала с собой Лолли, Розу, еще Буртю да Сухарика с Перчиком. Пошли все. Лолли с Розой прифрантились – одна золотые мониста надела, а другая бусы из синих камешков, Перчик спереди идет, кнутиком щелкает. Ярмарка – первое место, где можно себя во всей красе показать.

Идем рядами, я довольная, жмурюсь на солнышке, в кастрюлях отражаюсь. У места, где зеркалами торгуют, задержалась, огляделась. Хороши. Все три хороши, честное слово!

А потом я увидела в зеркале, что сзади прямо на меня несется огромный черный бык. Глаза кровью налиты, в носу кольцо болтается. Бежит и пыль от копыт до груди ему достает.

– Воржа, прячься, у тебя юбка красная!!! – заорал Буртя.

Подруги мои завизжали и вместе с мальчишками рассыпались по рядам, как бусины с порванного ожерелья. Я осталась одна возле зеркала и как заколдованная глядела на отражение. Бык смотрел мне прямо в глаза, и я не могла отвести от него взгляд и двинуться тоже. Это потом я поняла, что могла погибнуть, а в ту минуту мыслей никаких не было, только бык. Сколько это длилось, не знаю, мне казалось, что он сто лет бежал до меня.

В последнюю секунду я почувствовала, как меня подхватили чьи-то сильные руки, бык промчался мимо, и возглас прокатился по рядам: «Ааааах!!!»

– Ты как?! Живая?! – парень держал меня на руках и тряс, как спелую сливу. Я узнала одного из тех цыган, что на конях кувыркались.

– Живая, – мертвым голосом ответила я.

– Чего не пряталась-то?! Жизнь не мила?!

– Стэво! Отпусти ее!

– Меня Стэво зовут. Стоять можешь?

– Пусти, – попросила я, и парень поставил меня на землю.

К нам подошел красивый цыган, тот, который танцевал с медведем, и сердце мое наконец-то забилось.

– Быка поймали, – сообщил он и улыбнулся Стэво. – Ловко ты ее схватил, брат!

Потом он улыбнулся мне и спросил:

– Ты из Кирилешти?

Я быстро закивала, но ни слова сказать не смогла. Весь испуг, который был внутри, из меня полился. Слезы просто ливнем хлынули, будто кто ведро опрокинул. Я развернулась и пошла домой. По дороге я закрывала глаза, и каждый раз красивый цыган улыбался мне.

На полпути, возле рощицы, меня дожидались всклокоченные Лолли и Роза. Они наперебой стали рассказывать мне, как испугались, как бежали сюда, как ждали меня и не находили себе места, а я все молчала.

Дома объяснила Муше про ананас и принялась за хозяйство. Стряпать и молча можно. Канорэ[72] вкусненькие налепила, до вечера с ними провозилась. И как обычно, когда канорэ делаю, братишки рядом крутятся, просят дать им прямо с огня. Наши цыганские пирожки – ой, объедение!

А вечером, когда вся семья в шатре собралась, я внесла таз с кушаньем и услышала, как Сухарик спрашивает у Муши:

– Дед, кто такой Кащей?

– Кащей – это старик вроде меня, только бессмертный он, туда-сюда. Смерть его на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, а заяц в сундуке на вершине дуба. История про это есть. Рассказать?

– Не-е, деда, – замялся Сухарик.

Муша своими байками всем уши прополоскал. Я-то понимаю, что скучно ему, но многие уже дни считают, когда он за дело примется.

– А зачем тебе Кащей? – справился Муша.

– Меня вчера так один олух обозвал.

– За что?

– А я грязью в него кинул. Морда у него противная.

– Молодец, туда-сюда! Герой!

– Ну да, герой! – ляпнула я на свою беду. – Он потом до табора несся так, что пятки сверкали.