Флуар и Бланшефлор - [8]
Но вот что примечательно. Ни в одном из греческих романов, что нам известны, мы не найдем более или менее близкого соответствия интриге нашего романа. Совпадают средиземноморская атмосфера, тональность, наконец, основной мотив разлученных и затем соединяющихся юных любовников. Но не более.
Точно так же нет таких совпадений с византийскими любовными романами XII в. (Никиты Евгениана, Феодора Продрома, Евматия Макремволита), о которых говорит Э. дю Мериль[19].
И все-таки, хотя многие исследователи оспаривают греко-византийские истоки «Флуара и Бланшефлор», совсем не обращать на них внимание нельзя. Как верно отметила в свое время М. Лот-Бородина[20], романы эти были, видимо, достаточно популярны в Византии, причем имели хождение также и в устной передаче.
Еще существеннее, что сходные мотивы можно обнаружить в «соседней» литературе — у арабов. Еще П. Парис на заре изучения нашего романа говорил об «испанских» его корнях[21], имея в виду прежде всего арабо-испанскую культуру.
П. Парис обратил внимание на то, что действие «Флуара и Бланшефлор» в первой своей части протекает на территории Испании (как подтвердили новейшие исследования[22], в прологе несомненно проглядывает знание реальной обстановки: нападение арабского отряда на христианских паломников описано достоверно и точно). Не следует забывать, что именно через Испанию, завоеванную арабами, многие восточные сюжеты попадали в Европу.
Дальнейшие исследования (Р. Бассе[23], О. М. Джонстона, Г. Юэ[24] и др.) показали, что очень многие мотивы романа имеют параллели в арабской литературе, в частности в сказках «Тысячи и одной ночи». Мы находим там, например, рассказ о сооружении надгробия мнимо умершей девушки, которую любит легендарный халиф Харун ар-Рашид, находим мотив переодевания знатного человека в торговца перед тем, как отправиться на поиски любимой; есть в арабских сказках и молодые герои, буквально с детства любящие друг друга. Пылкая юношеская любовь, пронесенная через короткую жизнь, была одной из излюбленных гем ранней арабской лирики, особенно лирики поэтов узритской школы. Рассказы о такой любви широко представлены в легендарных биографиях узритских поэтов (ср. историю Маджнуна и Лейлы[25]). Абу-ль-Фарадж аль-Исфахани сообщает также в «Книге песен» о страстной любви поэта Урвы ибн Хишама к его двоюродной сестре Афре, с которой он вырос в одном доме и к которой на заре юности проникся сильным чувством. Афра тоже полюбила его. Но когда мать девушки заметила это, она отослала Урву в отдаленные края. Тем временем Афру выдают за богатого сирийского купца. Вернувшемуся поэту показывают мнимую могилу возлюбленной. Он совершенно безутешен, но когда ему открывают правду, он тут же отправляется на поиски своей милой[26]. Наконец, в средневековой арабской литературе был популярен рассказ о том, как молодой любовник хитростью проникает в тщательно охраняемый гарем. Между прочим, последнее стало самым веским доводом сторонников арабского происхождения нашего сюжета. Ведь тщательно охраняемый гарем — это типичный атрибут мусульманского общества, совершенно неведомый на Западе. Но вот было неопровержимо доказано, что ключевой для «Флуара и Бланшефлор» мотив проникновения героя, да еще в цветочной корзине, в надежно охраняемый гарем — еще более древнего происхождения, чем предполагалось, — он уже присутствует в древних индийских джатаках[27]. Таким образом, данный мотив не является исключительной принадлежностью арабской литературы, хотя и был в ней очень популярным. Не приходится удивляться, что он попал также в литературы других народов Ближнего Востока, в том числе персидскую.
Здесь нужно прежде всего указать на еще недостаточно изученную романическую поэму Айюки «Варка и Гюльшах»[28], созданную в XI в Как полагают, в основе ее лежит также история Урвы и Афры. Мы находим в поэме распространенный мотив совместного воспитания героев, когда детская дружба естественно и неизбежно перерастает в юношескую любовь. Есть здесь и выдача героини, помимо ее воли, за могущественного заморского царя. Есть рассказ о сооружении мнимой могилы девушки, есть напряженные поиски, в которые пускается герой, и т. д. Но в поэме описаны также многочисленные племенные столкновения, удалые ночные рейды летучих отрядов всадников, нападение на спящий лагерь противника и т. п. Все это верно отражает некоторые черты домусульманской истории арабов, но не имеет параллелей в нашем романе. Основная структура сюжета поэмы Айюки нетождественна сюжету «Флуара и Бланшефлор»; у Айюки нет, в частности, тех препятствий — социальных и конфессиональных, которые разделяют героев нашего романа.
Поэтому, как справедливо заметила Ф.-К. де Фрис[29], у «Флуара и Бланшефлор» нет и не может быть какого-то одного, непременно единственного источника. Попытки отыскать его неизбежно обречены на неудачу. Так, не была принята медиевистикой гипотеза И. Рейнхольда, видевшего истоки нашего романа в истории Амура и Психеи, рассказанной Апулеем, и в библейской Книге Есфири[30]. По подсчетам И. Рейнхольда, 16 мотивов интересующей нас части «Метаморфоз» Апулея совпадают с «Флуаром и Бланшефлор». Совпадает, что значительно важнее, их последовательность. Но сами эти эпизоды, как признает и сам исследователь, подчас настолько общи, настолько относятся к самым распространенным повествовательным моделям, что не могут считаться принадлежностью одного сюжета. При этом и последовательность их подчиняется логике повествования, а не прихотливым извивам конкретной фабулы. Так, например, известие о смерти возлюбленной непременно повергает героя в отчаяние, и он пытается наложить на себя руки, а открытие истины, т. е. признание кого-то из окружающих, что она жива, побуждает его немедленно отправляться на ее поиски. Точно так же любовь молодых людей, принадлежащих к разным общественным кругам, неизбежно вызывает недовольство старших и т. д.
