Флорентийские маски - [110]
Эти объяснения показались Федерико вполне убедительными. Тем не менее он никак не мог избавиться от сомнений по поводу истинных намерений мексиканца. Эта мысль не давала ему покоя. Ему время от времени начинало казаться, что Антонио приехал во Флоренцию специально для того, чтобы сдать его на суд братьев в качестве искупительной жертвы и таким образом обрести хотя бы временную свободу, чтобы спокойно заняться поисками черепа, а если повезет, то и стать его единоличным обладателем.
– Антонио, – без особого энтузиазма сказал он, – на это я расскажу тебе другую историю – об одном итальянском революционере по имени Джузеппе Мадзини, которого мы для краткости можем называть просто Джеппетто. Он автор книги, красиво и эффектно названной «Giovine Italia».[34] Она оказала большое влияние на молодых националистов, которые все поголовно прочли ее и, воодушевленные ее идеями, создали что-то вроде секты, которую назвали «Figliuoli dйlia Giovine Italia».[35] А не хочешь ли ты узнать, как звали основателя этой тайной организации? – В этом месте Федерико сделал паузу, желая поразить явно заинтригованного Антонио эффектным ответом. – Это был человек по имени Бенедетто Муссолино.
Мексиканец рассмеялся в полный голос. Он выглядел настолько довольным жизнью, что, казалось, совсем забыл о грозившей им обоим опасности.
– Вот тебе еще одно имя с могильной плиты, присвоив которое появился на свет другой знаменитый актер нашей новейшей истории: Бенито Муссолини.
– Вот именно, – подтвердил Федерико. – Все три этапа, изложенные в программе «Молодой Италии», предполагали радикальные и довольно-таки жесткие действия. На первой стадии было намечено изгнать из страны иностранцев и искоренить их влияние, полностью уничтожить абсолютизм, добиться национального единства и создать революционную диктатуру демократической партии.
– Фантастика! – зааплодировал Антонио, мало искушенный в политических лозунгах и программах. – По-моему, их намерения действительно были весьма радикальны.
– Второй этап, – продолжал Федерико, – заключался в воссоздании управляющего органа, основы которого были заложены еще в эпоху империи, под названием «Padres de la mision suprema».[36] Эта организация должна была преобразовать общество под неусыпным наблюдением некоего верховного руководителя, резиденцию которого следовало разместить в традиционном центре страны – Риме.
– То есть новый Папа? Или цезарь? И чего же все-таки добились эти младоитальянцы? – поинтересовался Антонио уже чуть более спокойным тоном.
– Можешь спросить об этом Пиноккио, нашего великого мастера лжи и обмана! – заключил Федерико, вставая из-за стола.
Высказав Антонио свои мысли, он вдруг понял, что до сих пор просто не имел возможности изложить их на бумаге или хотя бы четко сформулировать для себя; и вот сейчас, когда время, отмеренное ему для жизни на этом свете, подходило к концу, он внезапно понял, что именно здесь, в его древней и в то же время такой молодой стране, и был скрыт сакральный смысл этой сказки. Вновь обрести утраченную реликвию, по всей видимости не случайно оказавшуюся не в могиле, а в досягаемости тех, кто еще не перешагнул грань царства смерти, было для него своего рода патриотическим долгом, тем поступком, которым он мог сделать свой вклад в дело возвращения Аусонии великой мечты о подлинной свободе.
Профессора Канали сжигала жажда действия, причем действия единоличного и героического. Ближе к ночи он вышел из гостиницы, воспользовавшись тем, что его друг безмятежно уснул. Самому ему было совершенно не до сна. Гуляя по ночному городу, он вышел на набережную. Освещенные окна почти нависали над водой на противоположном, плотно застроенном берегу. Свет отражался в гладкой и словно неподвижной воде. Тени, казалось, соскальзывали с величественных куполов, и красота города скрывалась за черным бархатным занавесом. Все это было театром, той сценой, на которой ему, совершенно неопытному и, быть может, бесталанному актеру, предстояло сыграть самую важную в своей жизни роль. Федерико был здесь человеком новым и прекрасно понимал это. С тех пор как он сделал шаг за пределы профессиональной рутины и погрузился в изучение истории марионетки, его прошлое превратилось в практически несуществующие воспоминания. С другой стороны, новые чувства и впечатления вели его туда, где раньше ему бывать не доводилось, в такие места, о существовании которых он даже не подозревал. Здесь, в этом театре, Марк все еще был жив, о чем шептала струящаяся внизу вода. Точно так же дождь в Слэптоне подтвердил мелькнувшее у него в душе подозрение, что Ада Маргарет – не кто иная, как древняя Цирцея южных морей. На оборотной стороне крышки шкатулки, купленной им у старухи Лурдель, был выгравирован портрет изящной, аристократического вида молодой женщины, почему-то повернувшейся к художнику в профиль, отчего ее изображение стало похоже на монету, у которой нет оборотной стороны.
