Флорентийские маски - [108]

Если все это и было фальсификацией, то весьма убедительной: плита ничем не отличалась от остальных камней, прикрывавших могильные ниши в этом подземелье. Та же форма, тот же каллиграфический стиль надписи, та же отделка почерневшим со временем металлом по периметру. Федерико и Антонио посмотрели друг на друга, что, впрочем, не помогло им в этой темноте понять, какое впечатление произвела на каждого из них эта находка. Погребальная ниша не была похожа на очередную ложь о кукле, придуманной Коллоди. Коломбина торжествовала: молчание обоих друзей лишь подтверждало ее правоту. Каждый сейчас думал о своем, каждый корректировал свои представления обо всей этой истории и тайные надежды в соответствии с новой, только что полученной информацией.

Первым безмолвную гармонию, царившую в подземелье под часовней, нарушил Винченцо.

– Сила черепа – это и есть сила, дарованная ему ложью! – воскликнул он.

– В самом деле, так и есть, – подтвердила Коломбина. – и даже после смерти нос деревянной куклы продолжал расти, потому что смерть – это всего лишь очередная ложь, иллюзия.

Винченцо сделал шаг в сторону, намереваясь показать друзьям другие уголки подземелья.

– Посмотрите вот сюда, например, – любезным и в то же время почему-то угрожающим тоном проговорил он и направил луч фонарика на одну из ниш, соседствовавших с захоронением Джеппетто. – Профессор Канали, если вас не затруднит, прочтите, пожалуйста, что тут написано.

Федерико приблизил лицо к плохо освещенной плите и стал читать по слогам, словно подчиняясь ритму, навязываемому ему каким-то невидимым режиссером:

– «Винченцо де Лукка, актер, член просвещенного ордена Лесных братьев, Арлекин и офицер. Верный патриот города Флоренции. Тысяча восемьсот девяносто четыре».

От изумления Федерико прошиб холодный пот, но он сдержал готовый сорваться с губ крик. Он ни в коем случае не желал показывать свою слабость перед окружающими и тем более чувствовать себя рабом собственных эмоций.

– Что за странное совпадение! Читать эпитафию скончавшегося много лет назад человека, который стоит рядом и говорит со мной! Это почти то же самое, что взять утреннюю газету и увидеть в разделе некрологов объявление о собственной смерти.

Винченцо предложил прочитать надпись еще на одной плите, прикрывавшей очередную нишу в том же ряду. Федерико, подталкиваемый любопытством, не заставил себя упрашивать:

– «Андреа де Лукка, садовница и прима-балерина Национального театра. Родилась в Аусонии и погибла в борьбе за свободу. Тысяча восемьсот сорок восемь».

Судя по состоянию обеих плит и по качеству гравировки шрифта, надписи не трогали с тех пор, как они были впервые выполнены много лет назад. Получалось, что двое актеров просто-напросто присвоили себе имена и даже какие-то черты характера и биографии людей, живших в эпоху восстаний и борьбы за объединение страны. Оказавшиеся под подозрением и загнанные в угол, они были вынуждены присоединиться к обществу карбонариев. Покойные борцы за свободу вновь встретились в земном обличье во флорентийской ложе Бонапарта, а в силу своих актерских талантов сумели заново разыграть не то придуманные, не то присвоенные судьбы. Федерико давно понимал, что люди, сподвигнувшие его на вступление в братство, скорее всего не те, за кого себя выдают, и их более чем странное поведение обусловлено тем заданием, которое они выполняют по воле высших иерархов ордена добрых братьев.

Он решил уже было, что тайна могильных плит им раскрыта, но именно в этот момент Винченцо попросил его прочитать еще одну эпитафию на плите, с трудом угадывавшейся во мраке, дальше по туннелю. Деликатно положив руку на плечо профессора, он подвел его к нужной плите и направил на нее луч фонарика:

– Федерико, прочтите еще вот эту, последнюю, она будет для вас особенно интересна.

Федерико уже подался вперед, пытаясь разобрать с трудом читавшиеся буквы, как вдруг Антонио под влиянием какого-то внезапно вспыхнувшего в нем внутреннего порыва с ужасом закричал:

– Не надо! Мы не хотим больше ничего знать о ваших мертвецах. С нас довольно!

Однако Федерико, твердо решивший, что не даст себя запугать замогильными шуточками, приблизил лицо почти вплотную к плите и, чуть отодвинув державшую фонарик руку Винченцо, стал читать вслух освещенную желтоватым светом надпись:

– «Федерико Канали, преподаватель лингвистики и уполномоченный Итальянской Республики. Внес большой вклад в великое дело. Тысяча восемьсот девяносто».

Как ни пытался Федерико скрыть охватившее его изумление и испуг, ему это не вполне удалось. Сомнении не было: эта ниша была приготовлена именно для него и готова принять его останки в любую минуту. Указанный на плите год совпадал с годом смерти Карло Лоренцини; не хватало лишь точной даты перехода покойного в лучший мир. Кто-то, по всей видимости, решил, что он слишком много видел и знает. Может быть, ему суждено умереть прямо сейчас. Такая трактовка происходящего напрашивалась сама собой, но признать ее неизбежность у Федерико почему-то не получалось.

Он обернулся. Антонио, похоже, был напуган не меньше его, а Коломбина, холодная и бесстрастная, как игла, уколовшая палец швеи, смотрела на него молча, без тени сочувствия. В последней отчаянной надежде Федерико перевел взгляд на лицо Винченцо, мысленно умоляя старика проявить хотя бы намек на сострадание, а быть может, даже негодование по поводу вершившейся прямо у них на глазах необъяснимой несправедливости.