Флавиан - [41]

— А ты молись за неё, родимый, сугубо молись. — Голос, произнесший эти слова, был наполнен любовью и каким-то умиротворением.

Я открыл глаза. Рядом со мной на скамейке сидел церковного вида старичок, с окладистой, совершенно седой бородой в длинной мешковатой одежде из грубой тёмной холстины, держащий в руках деревянный посошок с небольшой перекладинкой наверху.

— Дедушка, простите, я что — вслух разговаривал?

— Ну, вроде того, родимый.

— Дедушка, а что значит сугубо? Я только-только к Богу пришёл и многого ещё не знаю.

— Не беда, родимый, узнаешь, главное — что пришёл.

Глаза старичка смотрели на меня кротко и ласково. Какое-то необъяснимое радостное волнение плавно охватывало меня.

— Сугубо, сыночек, значит — усиленно, особо старательно, с сердечным усердием, стало быть. Господь, по человеколюбию своему, услышит твоё моление и подаст Иринушке твоей здравия душевного и телесного. И Пантелеимона попроси, великомученичка Христова. Он — жалостливый, многих целит и жёнушке твоей поможет.

— Дедушка! А можно вас попросить за Ирину помолиться?

— Помолюсь, родимый, помолюсь, и за болящую Иринушку, и за мужа ея Алексия, раба Божия, помолюсь.

— Алёшенька! Скорее миленький, уже «и ныне» запели, сейчас славословить будут! — Клавдия Ивановна звала меня с паперти.

— Сейчас, иду! — отозвался я. — Дедушка… — Повернувшись, я обнаружил лишь пустую скамейку, старичок как-то незаметно ушёл.

— Клавдия Ивановна! — подбежав к ней, спросил я, — вы не знаете старичка, с которым я сейчас на скамейке разговаривал?

— Бог с вами, Алёшенька, я не видела с вами никакого старичка! Вы там один сидели!

— А как же…

— После, Лешенька, миленький, после про старичков поговорим, сичас идёмте скорее, не то без нас славословить начнут!

Мы торопливо вошли в храм.

Одновременно с нашем вхождением в храме вспыхнули паникадила, загорелись скромные светильники по стенам, воцарилась полная тишина.

— Слава Тебе, показавшему нам свет! — с искренним детским восхищением в голосе возгласил стоящий в алтаре с воздетыми руками Флавиан.

— Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение, — тихо, затаённо-радостно, зазвучало волнующее душу песнопение.

Я вместе со всеми стоящими в храме, замер, вслушиваясь в проникновенные слова этого Великого Славословия, исполненные невыразимой кротости, преданности и смирения:

— Хвалим Тя, благословим Тя, кланяем Ти ся, славословим Тя, благодарим Тя, величия ради славы Твоея…

Эти слова проникали в моё сознание, опускались в сердце, которое радостным трепетом отзывалось на призыв славить Любящего и возлюбленного Господа…

— Господи, Царю Небесный, Боже Отче Вседержителю! Господи, Сыне Единородный Иисусе Христе и Святый Душе!

Оттолкнувшись от взволнованно пульсирующего сердца, слова молитвы взлетали к устам, и уже невозможно было удержать их в себе, они рвались наружу, чтобы хоть в виде робкого шёпота вознестись к престолу Того, Кому вся вселенная взывает:

— Вземляй грехи мира, прими молитву нашу. Седяй одесную Отца, помилуй нас. Яко Ты еси един свят, Ты еси един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь.

Я пытался осознать и определить, обозначить словом то удивительное состояние, в которое пришли мой ум, душа, чувства во время этой дивной молитвы. И вдруг понял — умиротворение. Оно нежданно сошло на меня, чудным образом примирив во мне ум и сердце, желания и мысли, собрав всё моё естество в единое целое и направив его на восхваление Имени Божьего. И всё существо моё было охвачено этим сладостным восхвалением и насыщалось, и услаждалось им, и черпало в нём мир, любовь и покой.

Этот неизведанный мною доселе покой, заполнивший всего меня, был настолько драгоценен моей мятущейся в страстях душе, что я застыл, боясь спугнуть его, как застывает человек, мучимый сильной головной болью, поймав то положение головы, в котором эта боль вдруг перестала ощущаться. Страшась потерять счастливую радость этого неземного покоя, стараясь удержать его как можно дольше, я волевым усилием сковал малейшие движения души и, как сквозь сон, издалека, внимал, как возглашает Флавиан ектении, как хор вздымает могучее:

— Утверди, Боже, святую православную веру, православных христиан во век века!

Блаженное состояние продолжалось и когда закрылись царские врата, погас свет, и когда все присутствующие в храме, вместе Флавианом, приклонив колена пред святым алтарём единым сердцем и едиными устами запели дивную мольбу Богородице:

— Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево. Молений наших не презри в скорбех, но от бед избави нас, Едина Чистая и Благословенная! Пресвятая Богородице, спаси нас! Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякого зла честным Твоим омофором!

Небесный покой пребывал в моей душе и тогда, когда Флавиан и с ним молящиеся переместились в правый угол придела к стоящей в глубине резного кивота высокой, ростовой иконе преподобного Сергия со врезанным в неё серебряным мощевичком с частицею святых мощей Радонежского Чудотворца, когда молящиеся вместе с хором начали петь пронзительно-задушевную стихиру: «Преподобне, Отче Сергие! Мира красоту и сладость временную возненавидел еси…», и когда, вслед за Флавианом, все начали подходить прикладываться к мощевичку на иконе, а затем под благословение к самому Флавиану, вставшему в нескольких шагах от святого образа.