Флавиан - [42]

Я, как и все, пристроившись в конце мужской очереди и тихонько подпевая непрестанно льющееся из множества благочестивых уст: «Ублажаем Тя, преподобне Отче наш Сергие…» — подошёл к старинному кивоту; перекрестившись, приложился к тёплому серебру мощевичка, затем, отшагнув в сторону, поднял глаза на просвечивающее сквозь смуглую олифу священное изображение и окаменел, как поражённый громовым ударом.

С иконы всё также кротко и ласково на меня смотрел «старичок», с которым я разговаривал на скамейке.

ГЛАВА 12. МОНАХИНЯ ЕЛИЗАВЕТА

Постепенно я пришёл в себя. Мимо меня всё ещё продолжали проходить уже заканчивающие прикладываться к иконе женщины, по всему храму гасили лампадки, церковь почти опустела. Дождавшись конца очереди, я последним подошёл под благословение к Флавиану.

— Лёша, что-то случилось? — внимательно посмотрев на меня, спросил он.

— Знаешь, отец Флавиан, я, кажется, как бы это сказать, перемолился, что ли…

— А в чём это выразилось? — сосредоточился Флавиан.

— С час назад я вышел посидеть на скамеечке, размышлял о своём, можно сказать — Господа вопрошал. И вдруг ясно слышу ответ, произнесённый вслух. Смотрю, а рядом со мной старичок сидит, благообразный такой, и от него доброта вокруг так и льётся, и вида он какого-то церковного, но не современного. Поговорили мы с ним немного, а тут меня Клавдия Ивановна к славословию позвала. Я тебя ещё хотел спросить про этого старичка после службы, уж больно он какой-то необычный и добрый. А сейчас подошёл к иконе Сергия преподобного, глянул, а на ней мой старичок изображён, и даже в одежде той же самой… Слушай, так бывает вообще, а? Или у меня уже, как это сейчас говорят, «чердак протёк» или «крыша поехала»?

Флавиан помолчал, потом вздохнул:

— Бывает и так, Алексей, бывает… Ты теперь — третий, кого я знаю, из тех, кому преподобный Сергий лично являлся, вот как тебе сегодня. Одному в Лавре, в Сергиевом Посаде, он тогда ещё Загорском назывался, вернее — одной рабе Божьей, и одному здесь. В грех зависти вводишь, брат Алексий, — засмеялся Флавиан, — я тут одиннадцать лет служу, а такого чуда, по грехам моим, не удостоился, а ты третий день, и на! — сам игумен земли Русской посещением пожаловал! Ох и любит же тебя Господь, Алёша!

Он приобнял меня за плечи, встряхнул ласково, видя мою полную ошалелость.

— Посиди тут, подожди, сейчас я разоблачусь и подойду.

Скоро он вышел из алтаря вместе с матерью Серафимой, несшей перекинутым через плечо какое-то тонкое светлое облачение.

— Благословите, батюшка, я вам всё-таки ещё подглажу подризничек на завтра, а то вон низок чуть примялся, не благолепно.

Хорошо, мать, Бог благословит, подглаживай, только сперва чайку нам поставь с Алёшей, мы скоро подойдём.

— Благословите, батюшка!

— Бог благословит!

Флавиан с легким выдохом присел рядом со мной на лавочку, вытянул вперёд ноги, наклонившись, потёр ладонями коленки, поморщился:

— Не было бы дождя завтра, не то помокнем на крестном ходу…

Взглянув на его вытянутые в разбитых войлочных «деревенских» тапочках ноги, я поинтересовался:

— Болят?

— Есть малость. Наша «поповская профболезнь» — ноги, всякие там артрозы, варикозы, тромбофлебиты и пр. Надо же и попам как-то спасаться, хоть ногами поболеть, слава Богу за всё! Алёш! Ты расскажи-ка поподробней, что за разговор у вас с Батюшкой Сергием вышел?

Я рассказал практически слово в слово. Флавиан сидел задумавшись.

— Батюшка Флавиан, а кто, кроме меня, ещё здесь преподобного Сергия видел, не секрет?

Да, нет, не секрет, тем более, что того человека здесь и нет уже давно. Лет восемь назад у нас работала небольшая бригада маляров из К-а, белили церковь известью, попутно подштукатуривая всякие выбоинки да трещинки. Было их четверо: отец за бригадира, два сына и зять, работящие, непьющие, ну и не то чтобы верующие, но и не безбожники, профессионалы хорошие. Младшего из сыновей звали Олегом, год лишь как из армии вернулся. Хороший, скромный, работящий паренёк, а в миру себя не находил. Девчонки его как-то не интересовали, гоняться за деньгами да материальным благополучием тоже ему было неинтересно. Его душа просила чего-то большого, настоящего, серьёзного. И надумал он в «контрактники» в Чечню податься. Родные отговаривают, а он: «Мне за Родину посражаться хочется, кто-то же её должен защищать!» Так и решил: после работы на церкви отдохнуть недельку — и в военкомат. А так как был он парнем ловким и сильным, то отец его на самые высокие и неудобные места работать посылал: барабаны под куполами белить, шатёр колокольни и тому подобные. И вот было это как раз под Сергиев день, я в сторожке сидел, синодики переписывал, маляры колокольню добеливали — к празднику хотели успеть, слышу в открытое окошко: вроде крик и ударилось что-то о землю. Вбегает ко мне бригадиров зять с круглыми глазами, кричит: «Батюшка! Олежка наш убился, с колокольни упал!»

Я выскакиваю, конечно, бегом к паперти, а там Олег лежит на плитах распластанный, над ним отец и старший брат на коленях, однако крови не видно. Тут моя Серафима подскочила, оттолкнула мужиков (врач как-никак), давай Олега осматривать да обслушивать. Потом подняла голову, смотрит на отца Олегова и спрашивает: