Фламандские легенды - [2]

Глава третья

О песнях, голосах, мяуканье и любовных лобзаниях, которые Питер Ганс и Бласкак услыхали в саду, и о том, как мило сидел верхом на каменном бочонке господин Толстая морда.

Днем в третьем часу к трактирщику заглянул Бласкак узнать новости. Он собрался было уйти, но Питер Ганс не пустил его и сказал:

— Я все скрыл от своих слуг, боясь, как бы они чего не сболтнули священнику, и вот теперь я в доме остался один. Тебе ж не годится уходить так скоро: тут может разыграться скверная история, и хорошо бы на такой случай набраться храбрости. Но у меня-то одного ее маловато, а двоих нас не испугаешь. Да не худо бы нам вооружиться перед боем. Словом, вместо того, чтобы ночью дрыхнуть, мы будем с тобой пировать и до самого утра попивать.

— Ну, раз так пришлось, то уж, конечно, старое вино! — отвечал Бласкак.

Около полуночи, когда собутыльники, коротая время в низкой горнице, напились допьяна, — не без боязни, однако, — они услыхали тот же голос, но теперь он был не жалобный, а веселый и распевал песенку на каком-то чудном языке. Они слышали сладостные гимны, какие могли бы петь ангелы, хватившие лишку амброзии в раю (не в обиду им будь сказано), неземные женские голоса, мяуканье тигров, шумные вздохи, дружеские шлепки по спине и любовные лобзания.

— Ну и ну! — воскликнул Питер Ганс. — Да что здесь творится? Иисусе сладчайший! Ведь это, конечно же, черти! Они вылакают весь мой бочонок. Моя добрая брага, видно, пришлась им по вкусу, им снова захочется пить, и каждую ночь они будут все громче вопить: «Дайте промочить горло, дайте промочить горло!» Ведь я совсем разорюсь, ох-хо-хо! Ну ладно, дружище Бласкак, — с этими словами трактирщик вынул свой кёйф[2]: так называется, как вам известно, длинный острый нож, — их надо разогнать силой, но у меня не хватает духу на это.

— Я это сделаю, — вызвался Бласкак, — но только, когда пропоют петухи. Черти, говорят, тогда не кусаются.

Перед восходом ясного солнца пропел петух. И в это утро у него был такой задорный голос, как будто протрубил звонкий охотничий рог.

И, услышав охотничий рог, все гуляки-черти разом прервали свои песни и разговоры.

Питер Ганс и Бласкак очень обрадовались и пустились бегом в сад.

Не успев еще добежать, Питер Ганс увидел, что бочонок превратился в камень, а на камне верхом, словно на жеребце, сидел совершенно голый мальчуган, премиленький, пригожий мальчуган в веселом веночке из виноградных листьев, с виноградными гроздьями, свисавшими ему на уши. В правой руке он держал жезл, весь увитый виноградными листьями и гроздьями, с соснового шишкою на конце.

И хотя мальчуган был каменный, он казался живым, — такая славная была у него мордочка!

В великом испуге глядели Ганс и Бласкак на упомянутого мальчугана.

И, страшась козней дьявола и церковной кары, они поклялись не проронить об этом ни слова и втащили статую, правда, не очень большую, в темный погреб, где нечем было дышать.

Глава четвертая

О том, как два приятеля отправились вместе в Брюссель, главный город Брабанта, и о нраве и занятиях кухмистера Шоссе Картёйвелса.

Проделав все это, они отправились вместе в Брюссель за советом к одному старику, кухмистеру по роду занятий, впрочем, стряпавшему неважно. Простой народ, однако, благоволил к нему по причине некоего фрикасе из кролика, приправленного душистыми травами, за которое он дорого не брал. Набожные люди поговаривали, будто он якшается с дьяволом: так умел он всем на удивление лечить своими травами и людей и животных. Еще он торговал пивом, которое покупал у Бласкака. И был он безобразен на вид: весь скрюченный подагрой, зобастый, высохший, желтый, как айва, сморщенный, как старое яблоко.

Он жил в дрянном домишке, в том самом, где теперь пивоварня Клааса ван Волксема. Ганс и Бласкак, войдя к нему, застали его на кухне в хлопотах над своим фрикасе из кролика.

Взглянув на унылого, жалкого Питера Ганса, кухмистер спросил, не мучает ли его какая-нибудь хворь, от которой бы он хотел излечиться.

— Его надо излечить, — сказал Бласкак, — не от чего иного, как от страха перед адом, который терзает его вот уже с неделю.

И он все рассказал про толстощекого малыша.

— Господи, боже, — ответил Йоссе Картёйвелс, ибо так звали ученого мастера вкусных фрикасе, — я хорошо знаю этого дьявола и могу хоть сейчас показать вам его портрет.

И он повел их наверх, в маленькую комнату, и показал им хорошенькую картинку, на которой вышеназванный дьявол бражничал в компании бойких бабенок и удалых козлоногих парней.

— А как звать этого веселого мальчугана? — спросил Бласкак.

— Мне сдается, что Бахус, — сказал Йоссе Картёйвелс. — В стародавние времена он был богом, но после благословенного пришествия господа нашего Иисуса Христа (все трое осенили себя крестным знамением) потерял свою силу и божественную сущность. Веселый он был малый и, главное, изобрел вино, пиво и брагу. Возможно, что поэтому его и отправили вместо ада только в чистилище, где ему, без сомнения, захотелось пить, и он получил небесное соизволение явиться на землю, — но только один-единственный раз, не более того, — и пропеть там жалобную песню, которую вы и слышали в своем саду. Я полагаю, что ему было разрешено жаловаться на жажду лишь в тех краях, где пьют пиво, а не вино, и вот почему он пришел к дядюшке Гансу, зная, что лучшего пива ему нигде не получить.