Флаги над городом - [7]
Илюха не ответил. Он остановился и начал всматриваться в даль улицы.
— Глядите! — вскричал он. — Глядите, буржуи работают!
Посреди мостовой, под охраной четырёх красногвардейцев, выковыривали ломами вмёрзшие в землю камни, носили песок буржуи. Здесь были толстые барыни в шляпах с перьями, жирные купцы в меховых шубах. Даже городовой в фуражке без кокарды стучал по камням молотком. Потом я рассмотрел в толпе богатеев колбасника Цыбулю. С недовольным видом он тыкал в землю лопатой и то и дело вытирал платком лоб.
Толстые барыни в туфлях на высоких каблуках носили малюсенькие камни и хныкали, как будто им было очень тяжело.
Прохожие обступили буржуев и посмеивались:
— Копайте, копайте! Поработайте хоть немножко в своей жизни!
Цыбуля покосился злыми бычьими глазами и пробурчал себе под нос:
— Не шибко радуйтесь! Недолго продержится ваша власть.
— Чего они здесь копают? — с удивлением спросил Уча.
— Осуждённая буржуазия, — объяснил Васька.
Кто-то из ребят увидел Сеньку-колбасника. Он стоял невдалеке и, глядя на своего отца, ревел.
Я толкнул Ваську и тихо, чтобы не спугнуть колбасника, зашептал:
— Вась, давай закуём Сеньку?
— Брось пачкаться! Охота тебе!
Охота! Нет, не охотой нужно было назвать моё желание расправиться с колбасником — у меня даже ноги тряслись, так я хотел поймать Сеньку. Кандалы были при мне.
— Уча, закуём? — шёпотом, чтобы не слышал Васька, предложил я гречонку.
— Давай! — И Уча поскакал на дребезжащем костыле.
Сапоги, перекинутые через плечо, подпрыгивали и ударяли его по спине.
Я бросился наперерез Сеньке. Но всё дело испортил Илюха. Он побежал прямо на Сеньку и закричал: «Лови его, держи!» Колбасник увидел меня и пустился во весь дух вдоль улицы. Уча снял с плеча сапоги и швырнул их вдогонку Сеньке. Сапоги угодили тому в ноги, он запутался в них и, не добежав до калитки, упал.
Два прыжка — и я очутился верхом на своём исконном враге. Абдулка, Илюха и Уча держали Сеньку, я, торопясь, тянул из кармана кандалы.
— Руки ему заковать! — хрипел Абдулка.
— Лучше ноги. Держи ноги.
Как назло, кандалы зацепились за подкладку, и я никак не мог их вытащить.
— Карау-ул! — дрыгая ногами, завопил колбасник.
Наконец я достал кандалы, но тут понял, что не знаю, как нужно заковывать. Почему-то мне сделалось стыдно, вспомнились слова Васьки: «Охота тебе пачкаться». Я поднялся и сказал ребятам:
— Пустите его к свиньям.
Сенька, всхлипывая, поднялся и, ни слова не говоря, поплёлся по улице. Отойдя, он вдруг закричал:
— Подождите, оборванцы! Скоро до нас немцы придут — тогда всех вас на сук!
Я размахнулся, чтобы запустить в колбасника цепями, но кто-то сильный взял меня за руку. Я повернулся и увидел перед собой коренастую фигуру управляющего заводом, дядю Гусейна.
— Ты что делаешь? — строго спросил он.
— Это буржуй, — пытался оправдаться я.
Ко мне подошёл Уча и добавил:
— Он угнетал Лёньку.
— Верхом на Лёньке катался, — поддержал подошедший Васька.
Дядя Гусейн отобрал у меня кандалы, молча оглядел их.
— Довольно, откатались, — сказал он негромко и задумчиво: вспомнил, наверно, как сам был закован в цепи, — откатались, Вася. А кандалы мы сдадим в революционный музей, чтобы трудящие люди никогда не забывали о том, что значит буржуйская власть. Айда по домам, хлопцы!
6
До поздней ночи я ворочался в постели — никак не мог уснуть. Сколько интересного было в этот день! А сколько ещё будет впереди! Теперь у нас свобода. Хотя нет у меня ни отца, ни матери — все люди для меня родные, все товарищи.
«Товарищ!» Стоит только прошептать это слово, и возникает перед глазами яркое утро. В зелени акаций поют птицы, а небо над городом высокое и просторное — кажется, оттолкнись, взмахни руками, как крыльями, и взлетишь высоко-высоко, а там, в небе, только разводи руками в стороны и плыви. Вот движется навстречу белое облако, ты облетаешь его стороной или становишься на облако ногами и громко кричишь: «Товарищи, я товарищ!» Далеко земля, никто не слышит, только птицы летают вокруг. А ты плывёшь, сидя на облаке. Куда хочешь плыви, хоть в самый Петроград. В этом городе тоже развеваются красные флаги, и подходит сам Ленин, подходит и говорит: «Ну, товарищ, слезай». Обняв за плечи, как когда-то делал отец, Ленин поднимает меня и смеётся: «Ах ты, товарищ!..»
