Флаги над городом - [4]

— Оковы, — мрачно проговорил Васька, шевеля звенья цепи.

Ребята, притихшие, молча разглядывали цепь. Я тоже робко притронулся к холодной стальной змее. Васька выпустил кандалы, и они скользнули из рук, звякнули и свернулись клубком.

— Это в них Джон Юз рабочих заковывал, — сказал Абдулка.

— Конечно, — подтвердил Васька.

— Хорошо бы заковать буржуя! — угрожающе выговорил Абдулка.

— Давайте Сеньку-колбасника закуём, — предложил я.

— А что? Верно! — сказал Уча. — Поймаем и закуём!

Васька молчал, не то обдумывая, как лучше заковать колбасника, не то колеблясь — стоит ли пачкать руки.

— Сеньку неинтересно, — сказал он. — Юза бы заковать!

Заковать Юза, конечно, было бы хорошо, но Юз сбежал, а Сенька под рукой. Выманить бы его сейчас из дому, затащить в сарай и заковать — пусть бы орал. Вот почему я, когда Васька, размахнувшись, закинул кандалы в снег, пошёл туда, где они упали, поднял и опустил их за подкладку телогрейки через дыру в кармане. Неловко было ходить — кандалы перевешивали на один бок и противно звякали, но я не захотел расстаться с находкой, затаив злую думу против ненавистного колбасника. Ведь я не забыл и никогда в жизни не смог бы забыть того, как сын лавочника Сенька Цыбуля, издеваясь, катался на мне верхом.

Помню, Васька тогда болел тифом, и доктор сказал, что если он не съест кусок мяса, то умрёт. Я помчался к Сеньке.

Разве можно забыть то, как Сенька стоял тогда у дверей лавки, сосал конфеты и говорил мне: «Ладно, дам, только не за деньги. Буду кататься на тебе верхом».

Разве можно забыть, как он ездил, ездил на мне, а потом убежал. Тяжело было даже вспоминать про этот случай, и я давно собирался отомстить колбаснику…

Весело было в заводе, хорошо работать под музыку, но кто-то из ребят вспомнил об очереди за хлебом. Нужно было спешить, а то Илюха, чего доброго, съест наш хлеб. Ведь давали нам по четверти фунта на душу. Положи в рот — и нет пайка.

Мы с сожалением покинули завод и вернулись в город. Там уже выдавали хлеб и очередь наша приближалась. Скоро мы получили полфунта хлеба и фунт муки в шапку. Я вспомнил о новом законе: «Кто не работает, тот не ест», а сам подумал, что теперь этот закон не про меня. Я ведь работал! Ох и вкусный хлеб, когда наработаешься!

4

Не прошло и двух дней, как нам объявили, чтобы мы собирались в школу. Это была самая радостная новость.

Школа! Сколько мы мечтали о ней, сколько раз проходили мимо гимназии, с завистью поглядывали на окна, за которыми учились буржуйские сынки! Сколько раз бородатый сторож, заметив нас, припавших к окнам, гонялся за нами с метлой! Если он уходил куда-нибудь, мы целый урок стояли под окнами.

Однажды мы видели, как отвечал урок Сенька-колбасник. В классе, развалясь, сидел красноносый поп отец Иоанн, перед ним, понуро опустив голову, стоял Сенька. Не то он не знал урока, не то был тупой (недаром три года сидел в одном классе). Поп злился и кричал на него: «Тебе говорят, болван, бог един в трёх лицах: бог-отец, бог-сын и бог — дух святой!» Колбасник моргал глазами и молчал. Поп Иоанн под конец сказал ему: «Тупа главы твоей вершина, нужна дубина в три аршина» — и велел идти на место.

Мы с Васькой смеялись, а Сенька показывал нам сквозь окно грязный кулак.

Когда раздался звонок, целая орава гимназистов под командой колбасника выбежала со двора и со свистом, гиком осыпала нас грудой камней. «Бей сапожников!» — кричали они. Мы защищались как могли, но нас было двое, а гимназистов — человек сто.

Огорчённые, мы ушли домой. Не то обидно, что нас избили гимназисты, а то, что нам нельзя учиться.

Меня отец кое-как научил читать и писать, но Васька не знал ни одной буквы. А как он хотел учиться!

И вот пришло счастье.

Собираясь в школу, я надел свою драную телогрейку, хотел было выбросить кандалы, но раздумал — вдруг Сенька встретится!

Тётя Матрёна дала нам по куску хлеба с солью, по луковице, и мы отправились.

Над бывшей гимназией, как пламя, колыхалось красное полотнище. Ребят собралось человек сорок. У многих висели через плечо холщовые сумки, но в них не было ни книг, ни тетрадей, ни карандашей. В длинных светлых коридорах гимназии было холодно. Окна почти все выбиты, парты изрезаны ножами. «Наверно, это Сенька-колбасник сделал со зла», — подумал я.

Весёлый шум, беготня наполнили гулкие классы.

Всех нас собрали в большой комнате. Там в ряд стояли поломанные парты. Расселись кто где. Мы с Васькой облюбовали самую высокую парту в отдалённом углу.

Взволнованные необычайным событием в нашей жизни, мы бегали, возились, и некогда было подумать, кто же у нас будет учителем. Поэтому мы удивились и не сразу поняли, что происходит, когда в класс вошёл механик Сиротка. Через плечо у него висел наган (Сиротка работал в отделе по борьбе с контрреволюцией).

— Товарищи ребятишки! — обратился к нам Сиротка, когда шум улёгся и наступила тишина. — Именем революции объявляю первую рабочую школу открытой. Вы, дети горькой нужды, получили право учиться, чтобы стать грамотными и прийти на смену отцам, которые, может быть, сложат головы за рабочее дело. Тогда вы возьмёте наше знамя и пойдёте с ним дальше, к светлому коммунистическому будущему.