Финская баня - [14]

Брать ли ружье — тут отец с сыном стали спорить: каждый стоял на своем, наконец, как–то договорились. Кто кого? — подумал Колотай. Хапайнен спросил у Колотая его мнение.

— Мне кажется, нужно брать, — ответил Колотай.

— И Юхан тоже говорит брать. А я говорю — нет… Ладно, пусть будет по- вашему. С ружьем в лесу смелее. Вдруг какой кабан или рысь, или даже волки…

О том, что пленный может завладеть оружием, он не говорил, но что подумал об этом, Колотай был уверен. Но, в конце концов, если бы он не доверял Колотаю, не отпустил бы их в большую дорогу. Потому что любая дорога — это в какой–то мере риск, тем более, лесная и зимняя. Возможно, если бы не вчерашний разговор после бани, Хапайнен побоялся бы отпустить своего сына в дорогу с советским пленным, поскольку это все же чужой, незнакомый человек, и как он поведет себя на свободе, в лесу, да когда рядом оружие, которое легко можно захватить, никто не знает, потому что никто не знает, что у него на уме. А после разговора за столом он поменял свое мнение — поверил в искренность Колотая, признав его если не другом, то и не врагом.

Через минуту Хапайнен вынес из дома патронташ и двустволку, сын принял ружье, сразу переломил его и, увидев, что в казеннике сидят два заряда, снова сложил, а потом забросил за спину стволом вниз, как настоящий охотник. А может, он таковым и был, Колотай не знал. Подпоясался, провел пальцами по патронам, словно проверяя, насколько прочно они сидят в своих ячейках, и что–то сказал отцу. Тот посмотрел на часы и снова пошел в дом. Парни ждали недолго. Хапайнен вышел, неся в руках небольшой, чем–то наполненный рюкзак. Колотай догадался, что это им еда на дорогу.

— Держи, Васил, это вам подкрепиться. Здесь термос с кофе, пару бутербродов и кусок дичи. В дороге пойдет за милую душу.

Колотай забросил на спину рюкзак, Хапайнен помог ему распрямить лямки, и они уже готовы были выдвигаться. «Едешь в дорогу на день — бери хлеба на неделю», — вспомнилась Колотаю старая белорусская поговорка. Хорошо, пусть висит рюкзак, будет немного теплее спине.

Наконец Хапайнен осмотрел их, остался доволен и, как мастер спорта на старте, взмахнул рукой и сказал по–русски:

— Марш–марш!

Они сразу рванули с места, Хапайнен проводил их со двора, постоял и вернулся обратно. А хозяйка даже не вышла проводить, — подумал Колотай. Его мать обязательно вышла бы, еще и заплакала, как будто ее сын отправляется куда–то далеко… Так она провожала его в армию, долго не могла отпустить от себя, плакала и все повторяла: «Ты же береги себя, сынок, береги себя». То же самое она бы и сегодня сказала, но вон как она далеко… А он бережет себя, потому что остался один. Хорошо, что попал к добрым людям. Может, и не пропадет.

Возникло такое чувство, что в его жизни начинается новая страница — на чужом, незнакомом материале, с неизвестным продолжением, а тем более концовкой. Хотелось все это знать: как, что, когда? — но он гнал всякие фантазии, заставлял себя жить этим моментом, этой минутой, которая тоже была хороша: белый пушистый снег, на горизонте — лес, и тоже весь белый, как облака, которые спустились на землю, разлеглись там и забыли о небе. И если бы не узкая серая полоска стволов у земли, можно было бы подумать, что леса вовсе нет — это небо. Лес он любил, потому что жил у леса, ходил летом за ягодами, осенью за грибами, а зимой ездил с отцом за дровами. Лес был для него чем–то живым, ему казалось, что лес чувствует, видит, как ты входишь под его сень, что делаешь и как себя ведешь — варвар ты, душегуб или ты ему приятель, друг, защитник…

На фоне леса, далеко, на горке, он увидел ветряную мельницу, ну совсем такую, как наша, может, только сложенную из камня, кто ее знает, ему так показалось. Она не махала своими длинными широкими крыльями- шмыгами, потому что стояла тишина, воздух был неподвижным, казалось, даже густым, однако парни шли сквозь него легко, словно летели, не касаясь земли.

Странно, но только сейчас Колотай подумал: а как они с Юханом будут разговаривать, если тот не знает ни слова по–русски, а Колотай — ни слова по–фински? А может, Юхан только прикидывается, что ничего не понимает по–русски? Нужно проверить… Он налег на палки, догнал Юхана, стал идти с ним рядом. Тот подозрительно посмотрел на него, но не остановился.

— Юхан, ты понимаешь, что я тебе говорю? — спросил по–русски.

— Понимаю, Юм–мяр–рян, — растягивая и нажимая на «р», ответил Юхан. — Не все, но немного понимаю.

— Хювя он! — воскликнул Колотай по–фински. — Хорошо! — и отстал от Юхана, давая ему идти первым.

IV

Начало было хорошее — хювя он! — они вернулись поздно, начинало смеркаться. Небо, которого просто не было видно — одна серость, постепенно темнело, приобретая цвет и чувствительную тяжесть. Парни хотя и устали, но были довольны. В рюкзаке у Колотая лежал еще, наверное, теплый заяц–беляк, который на свою беду попался им на просеке и которого Юхан уложил на снег с первого выстрела. Это было уже в конце их маршрута, они возвращались и были близко от дома.

Из всего, что сегодня видел и пережил Колотай, можно было сделать вывод, что Юхан — хороший лыжник, что он идет не хуже его, Колотая, может, только менее выносливый и тренированный, потому что не ходил на длинные дистанции, для него двадцать километров — это предел, а нужно научиться преодолевать много больше. Нужно время, чтобы организм постепенно свыкся с дополнительной нагрузкой.