Философское - [57]

It is in building up this tendency that modern society may find optimism; it is just in this tendency that society has the right to see a force which can withstand the corruption proclaimed by the all-disuniting «imperialism of reason». «Thinking! — exclaimed Paul Valery — This means losing the thread!» Today society is seeking for this lost thread, and the purpose of this thread is to reunite the dismembered parts of the world that was whole in the past and can be whole again in the future. And the essence of this thread is a «pathos» attitude to reality; creativity is the «highest thinking», and the «highest thinking» means recovering the thread.

Cogito alone is, in principle, incapable of holding man back at the edge of the precipice; still less it is capable of bringing his afterwards to «the promised land» of immortality. It is only in the life-giving atmosphere of a creative attitude to the world, only in the realm of «the highest thinking», of Pathos which rests upon the united unbroken platform of man's essential forces (consciousness and non-consciousness, «thought and all the senses»), is reason able to harmonize this one world. Only creation brings man back to himself. This is why, when discussing the best organization of this world of ours, Marx said that the future should provide every man with the chances for a maximum development to his creative impulses which, as we assert, brings man back to the past lying before him.

Опубликовано в «Бессознательное: природа, функции, методы, исследования» (Материалы Международного Симпозиума По Проблеме Бессознательного, Академия наук ГССР)

Изд-во Мецниереба, Тбилиси, 1978

О ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ НЕОБХОДИМОСТИ ИСКУССТВА Н. Я. ДЖИНДЖИХАШВИЛИ (Тбилисский государственный университет, факультет философии и психологии)

«Искусство есть важнейшее средоточие всех биологических и cоциальных процессов личности в обществе, способ уравновешивания человека с миром в самые критические и ответственные минуты жизни» [5, 33]. Эту заключительную мысль из известного исследования А. Выготского мы хотели бы представить как своеобразный итог длительного изучения искусства в качестве инвариантной системы психических процессов и, в частности, как современную модификацию идей о существовании психологических установок на искусство, идей о потребности катарсиса.

Не отвлекаясь на критико-теоретическое осмысление истории этих идей, отметим, что, но нашим наблюдениям, их эволюция носила характер социологизации и расширения реальных границ термина «очищение».[185] Потребность катарсиса, сразу же воспринятая как основной момент психологических установок на искусство, тем не менее, понималась сперва как реакция на локально значимую человеческую способность реального изживания эффектов посредством их стимулирования. Иными словами, обращалось внимание на то, что, несмотря на иллюзорность ситуации, заявленной в художественном произведении, переживания, возбуждаемые ею, абсолютно реальны. Отсюда заключалось, что искусство является средоточием «биологических процессов» общественной личности и поэтому обладает способностью нейтрализации присущих человеку «неудобных» чувств. «Неудобность» этих чувств определялась, однако, не только с психофизиологической точки зрения (страх), но и с морально-общественной (злоба, зависть). Разумеется, это придавало ранним учениям о катарсисе социальный смысл, но лишь в той мере, в какой речь шла об изживании «негативных» общественно-значимых переживаний. Кстати, отголоски такого представления о катарсической функции искусства можно услышать сегодня в тех буржуазных эстетико-социологических концепциях, которые пытаются объявить искусство панацеей от всех психических уродств социальной личности и предлагают расценивать художественную действительность как «лобное место» уничтожения «внутренне присущих» человеку низменных стремлений и антисоциальных эффектов. Можно сказать, что традиция теоретического оправдания многоликого искусства ужасов восходит именно к раннему варианту осмысления потребности катарсиса, к такому — одностороннему — ее толкованию, которое позже наиболее объемлюще было сформулировано «эстопсихологом» Э. Гэннекеном: «Эстетические эмоции способны, накопляясь и повторяясь, привести к существенным практическим результатам. Эти результаты обусловлены и общим свойством эстетической эмоции и частными свойствами каждой из этих эмоций. Многократные упражнения какой-нибудь определенной группы чувств под влиянием вымысла, нереальных умонастроений и вообще причин, которые не могут вызвать действия, отучая человека от активных проявлений, несомненно ослабляют и общее свойство реальных эмоций- стремление их выразиться действием». [7, 110–111]. Ограничение понятия катарсиса лишь т. н. «очищающим» смыслом приводило к существенному обеднению содержания общей реальной человеческой потребности катарсиса и отсюда-к односторонне-тенденциозному пониманию искусства как средства социальной психотерапии.[186]

Позже, по мере исторически обусловленной активизации интереса к сугубо социальным моментам человеческой психики, представление о границах катарсиса было значительно расширено за счет перенесения акцента с «очищения» на «восполнение», «компенсацию». Обращалось уже внимание на то, что психологическая потребность в искусстве во многом определяется его способностью «отрабатывать переживанием» такие чувства, которые не проявились (или практически не могут проявиться) в повседневной жизни. Как известно, немало в этом направлении сделал 3. Фрейд. Предпринятая им социологизация потребности катарсиса выразилась в том, что эстетическое изживание-неизживаемых в реальности «величайших страстей» он осмысливал как важнейший фактор общественного существования. Потребность катарсиса он воспринимал как социально значимую потребность компенсации, обусловленную метафизическим противостоянием принципа реальности принципу удовольствия, и именно в искусстве усматривал средство их иллюзорного применения [20, 87–88]. Несмотря на научную объективность ряда положений его теории психоанализа,