Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей - [16]

Шрифт
Интервал

После суда, когда судьба его уже была решена, он собрал нескольких своих сторонников. Они были безутешны, но сам Сократ оставался жизнерадостным и загадочно-застенчивым до конца. «Но вот уже время идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на лучшее, это ни для кого не ясно, кроме бога», — сказал он.

Великолепные последние слова. Чаще всего биографии Сократа заканчиваются именно здесь. Да вот незадача: эти слова не были последними. В диалоге «Федон» Платон рассказывает о предсмертных минутах философа.

— Критон, — подозвал он своего друга, — мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.

— Непременно, — отозвался Критон. — Не хочешь ли еще что-нибудь сказать?

Но на этот вопрос ответа уже не было. Сократ умер.

В чем смысл такого, казалось бы, прозаического исхода? Веками ученые размышляли над этим. Некоторые склонны истолковывать слова Сократа в мрачном духе. В те времена петухов приносили в жертву Асклепию, богу медицины; возможно, Сократ хотел сказать, что жизнь сродни болезни, которую надо излечить. А может быть, он так призывал нас вернуться к земной жизни, пока сам возносился на небо. Возможно, он хотел, чтобы мы, сражаясь с великими вопросами жизни, не забывали о мелочах. Помни о своих обязательствах гражданина, друга. Будь человеком чести. Должен кому-то петуха — не забудь отдать.

А может, все было гораздо проще и прозаичнее: уже начинал действовать яд цикуты, и последние слова философа были лишь болезненным бредом. Точно не знает никто и, видимо, уже не узнает.

Но вот что я скажу: царь вопросов покинул этот мир, окруженный ими, и мы до сих пор чешем в затылках и удивляемся — лучше не придумаешь! Сократ не смог отказать себе в удовольствии посеять в наших головах еще одно зерно сомнений. Еще один вопрос, который надо прожить.

3. Гулять, как Руссо

Время: 14 часов 42 минуты. Поезд Swiss Federal Railways № 59, следующий из Базеля в Нёвшатель.

За окном неспешно разворачивается швейцарский сельский пейзаж. То есть это, конечно, мне кажется, что неспешно. Скорость — понятие относительное. Поездка на поезде, да еще сквозь розовый туман ностальгии, — словно возврат к простому аналоговому времени. Я сажусь на поезд, чтобы сменить ритм жизни, напомнить себе, каково это — никуда не спешить.

Но так было не всегда. Когда поезда только-только появились — в XIX веке, — люди относились к ним с беспокойством, граничащим с ужасом. «Я чувствовал себя пушечным ядром!» — заявил один из первых пассажиров. «Будто я живая посылка», — вторил ему другой. Скорость, с какой никогда раньше люди не передвигались по суше, превращала привычную сельскую местность в какое-то дикое размытое пятно. В письме от 22 августа 1837 года Виктор Гюго так описывал вид из окна поезда: «Цветы у края дороги — это уже не цветы: это пятна, или, скорее, полосы, красного и белого цвета… Все превращается в цветные полосы: поля — огромные желтые, люцерновые луга — длинные зеленые… Время от времени возникает тень, очертания, призрак — и тут же со скоростью молнии исчезает позади»[35]. Поезд, в котором ехал Гюго, двигался со скоростью километров пятьдесят в час. Что и говорить, скорость — понятие относительное.

Искусствовед Джон Рёскин, один из главных противников железнодорожного транспорта, сказал так (и это до сих пор актуально): «Любое путешествие тем скучнее, чем выше скорость передвижения»[36].

И вот мой швейцарский поезд почти беззвучно скользит (да, швейцарские действительно скользят) сквозь окружающий пейзаж, а я воображаю, что сказал бы Рёскин о полете на самолете. Наверняка ничего хорошего.

У транспорта своя эволюция: выживает быстрейший, забываются те, кто остался позади. Мы движемся слишком быстро, чтобы остановиться и спросить, как мы здесь оказались: запаянные в алюминиевую трубку, мчащиеся в пространстве на такой огромной скорости, что пейзаж вокруг не то что размывается — он едва различим. Конечно, развитие скоростей длилось не один день, равно как и у нас, людей, не за один день развились увеличенный мозг и отстоящие отдельно большие пальцы. До самолетов были поезда, до поездов — кареты, до карет — езда верхом. Но давайте обратим взгляд еще дальше в историю. К самому ее началу.

В начале были ноги.

* * *

Жан-Жак Руссо был человеком разносторонним: философ, писатель, композитор, эссеист, ботаник, самоучка, бродяга, политический мыслитель, мазохист. Но прежде всего он любил ходить пешком. Бродил он часто и в одиночестве. Конечно, гулять вдвоем или компанией тоже приятно, но по сути своей пешая ходьба — дело индивидуальное. Мы гуляем сами по себе. Смысл пешеходства — свобода. Свобода уходить и возвращаться, когда хотим, путать следы, — в общем, как говорил Роберт Льюис Стивенсон, «идти туда или сюда по собственной причуде»[37].

Руссо следовал своим причудам. Они вели его через всю Европу, из Венеции в Париж, Турин, Лион и еще дальше. Он стал одной из первых поистине непоседливых душ, из тех, кого мы сегодня зовем «городскими кочевниками» — urban nomads. Их дом всюду — и нигде.

На протяжении большей части истории человечества ходьба не была личным выбором. Если тебе хотелось куда-то попасть, в любом случае приходилось идти на своих двоих. Сегодня же это лишь один из вариантов. У Руссо выбор был не так широк, как у нас, — поездов еще не изобрели, — но все же он был. Европу пересекали бесчисленные дороги, по которым ехали кареты. Презирая подобный транспорт, Руссо ходил пешком где только мог. «Никогда я так много не думал, не жил так напряженно, столько не переживал, не был, если можно так выразиться, настолько самим собой, как во время путешествий, совершенных мной пешком и в одиночестве», — писал он. Ходьба спасла Руссо жизнь. Она же его и погубила.


Еще от автора Эрик Вейнер
География гениальности: Где и почему рождаются великие идеи

Любознательный ученый и пытливый исследователь Эрик Вейнер пускается в путешествие по странам и столетиям, чтобы выяснить, почему в некоторых местах в разные эпохи расцветал творческий гений. По ходу дела он узнает, как гениям благоприятствуют неразбериха и хаос, отчего нам хорошо думается во время ходьбы, чем устрицы помогли шотландскому Просвещению и почему без чумы не началось бы Возрождение. Вейнер ходит по тем же дорогам, что и древние афиняне, современники династии Сун и обитатели нынешней Кремниевой долины, спрашивая себя, что витает в воздухе этих мест и можем ли мы повторить это там, где проживаем сами?


Как я стал знаменитым, худым, богатым, счастливым собой

Эрик Вейнер, журналист и исследователь, отправился в путешествие по странам, признанным самыми счастливыми в мире, — Индия, Швейцария, Катар, Таиланд, Голландия, Исландия, Америка. Где же живет счастье? В сочетании реальных историй, психологии, науки и юмора автор находит ответы на этот и многие другие вопросы, предлагая путешественникам всего мира новый — «счастливый» — маршрут для поездок.


Рекомендуем почитать
Сборник № 3. Теория познания I

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.


Свободомыслие и атеизм в древности, средние века и в эпоху Возрождения

Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.


Гоббс

В книге рассматриваются жизненный путь и сочинения выдающегося английского материалиста XVII в. Томаса Гоббса.Автор знакомит с философской системой Гоббса и его социально-политическими взглядами, отмечает большой вклад мыслителя в критику религиозно-идеалистического мировоззрения.В приложении впервые на русском языке даются извлечения из произведения Гоббса «Бегемот».


Вырождение. Современные французы

Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.


Несчастное сознание в философии Гегеля

В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.


Онтология поэтического слова Артюра Рембо

В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.