Философская эволюция Ж.-П. Сартра - [23]

Специфический смысл фундаментального проекта лучше всего, по нашему мнению, раскрывается при анализе третьего модуса бытия, о котором у нас до сих пор не шла речь, — бытия-для-другого. «Другой» составляет существеннейший момент экзистенциальной ситуации, радикально меняющей положение экзистенциального сознания. Существование другого, обладающего свободой, как и я сам, делает меня объектом в его глазах и в моих собственных, ибо я всей кожей, всем существом своим ощущаю присутствие другого и его взгляд, направленный на меня. Феноменология «взгляда», подробно развернутая в «Бытии и Ничто», представляет один из интересных моментов разбираемого учения. Феноменологический метод, собственно, и обнаруживает свою плодотворность при описании ситуаций подобного рода.

Коренной методологический порок экзистенциальной феноменологии заключается в том, что ее приверженцы необоснованно расширяют границы применения этого метода, но отсюда вовсе не следует, что феноменологический метод — вообще идеалистическая выдумка. Феноменологический метод опирается на один несомненный факт психической жизни: на факт самосознания и рефлексии (размышления) по поводу данных самосознания. Мы на каждом шагу обращаемся к этим операциям. Идеализм феноменологов сказывается в их стремлении представить субъективный метод самоанализа в виде изначального, основного и определяющего, а объективный метод науки — в виде вторичной абстракции, или, как они выражаются, «конституированной рефлексии». Поэтому субъективный метод у них совершенно неправомерно узурпирует права научного метода и становится совершенно бесконтрольным, тогда как на самом деле данные самоанализа только тогда будут действительно надежны, когда каждый шаг самоанализа будет находиться под контролем экспериментально-логических проверочных процедур науки. Но как первичный материал объективного научного исследования человеческого мышления и действия данные самоанализа полезны, а в некоторых случаях просто незаменимы. Об одном из таких случаев мы сейчас и говорим.

Когда я ощущаю на себе взгляд другого, то мнимой замкнутости моего внутреннего мира приходит конец и я на опыте собственных переживаний углубляюсь в область межличностных отношений. Обращенный на меня взгляд может означать многое: от безграничного обожания до животной ненависти, и диапазон этих значений Сартр кладет в основу рассмотрения различных видов бытия-для-другого. Общую основу этой безмолвной встречи взглядов составляет обоюдное желание сохранить свою свободу в присутствии другого, нейтрализовать или даже поставить на службу собственному самоутверждению другого человека и тем самым преодолеть комплекс опредмечивания — так можно обозначить ту негативную эмоцию, которая возникает у меня, когда я чувствую себя объектом рассматривания.

Эта общая установка восстановить автономию бытия-для-себя невзирая на существование другого реализуется в поведении человека двумя путями: «превзойти трансцендентность другого, или, напротив, поглотить в себе эту трансцендентность, не утрачивая ее характера трансцендентности — таковы две первоначальные позиции, которые я принимаю по отношению к другому»[27]. Первая позиция есть не что иное, как утверждение собственной свободы путем отрицания свободы другого, и находит она выражение в таких актах поведения, как «индифферентность», «желание», «ненависть», «садизм». Вторая позиция представляет собой попытку добиться у другого добровольного признания своей свободы, и средствами ее осуществления служат «любовь», «язык» и «мазохизм».

Начнем со второй позиции. Смысл ее нагляднее всего проступает в любви. В чем же суть «проекта любви» по Сартру? В конкурентных отношениях между любящими. Каждый хочет одного и того же: обладать не телом, но «свободой» («душой») предмета своей страсти, хочет «существовать a priori как объективный предел этой свободы»[28], иными словами, быть для другого «всем». Но, во-первых, эти стремления наталкиваются друг на друга, ибо они противоположно направлены. Во-вторых, даже само осуществление проекта свободы равнозначно его крушению, ибо стать для другого всем значит потерять себя.

Здесь-то и обнаруживается глубокая внутренняя противоречивость и, следовательно, неосуществимость «проекта любви» в принципе: смысл любви в том, чтобы приковать к себе сердце другого свободного человека, но как только это достигается, другой из свободного становится рабом, а ведь первоначальное намерение было любить свободного человека. Следовательно, по Сартру, любовь есть мечта, прикрывающая довольно-таки неприглядную реальность борьбы и порабощения. Так развенчивается еще один романтический идол, которому поклоняется буржуазная респектабельность, отлично сознающая, впрочем, изнанку действительных отношений между мужчиной и женщиной в капиталистическом обществе.

Не лучше обстоит дело и с другой позицией, позицией подавления свободы другого. Ни любовь, ни ненависть не могут примирить бытие-для-себя человека с его бытием-для-другого, свобода одного делается рабством другого, и конфликт предстает как существеннейшая черта отношений между людьми. Гегелевский анализ господского и рабского сознания в «Феноменологии духа» превращается Сартром в общую модель человеческих отношений с той только разницей, что у Гегеля это противоречие снимается в ходе исторического процесса, а по Сартру, противоречия между людьми неизбежны и неустранимы.