Философская эволюция Ж.-П. Сартра - [22]

Тогда же Сартр был далек от понимания недостатков феноменологической концепции ситуации и с презрением именовал всякий детерминизм проявлением «дурной веры» — самообмана, нечестности перед собой. Это понятие играет очень важную роль во всех построениях Сартра. «Дурную веру» следует отличать от обычной лжи, ибо ложь предполагает, что лжец владеет истиной, которую он скрывает от другого. Но здесь картину полностью меняет то обстоятельство, что обманщик и обманываемый — одно и то же лицо. Источником «дурной веры» является внутренняя противоречивость сознания, которое «есть то, что оно не есть, и не есть то, что оно есть».

Для того чтобы человек мог до конца себя понимать и быть вполне искренним с собой, нужно было бы, чтобы сознание, подобно бытию-в-себе, было тождественно самому себе. Тогда стало бы возможностью совпадение знания с предметом, т. е. адекватное самопознание. Но это онтологически невозможно, так как сознание, будучи «темпорализацией», существует «на расстоянии от самого себя». Поэтому человек так же незаметно и естественно впадает в состояние самообмана, как и в сон. Функционирует «дурная вера» посредством «нечистой рефлексии» (о которой мы вскользь упоминали в предыдущем разделе), «овеществляющей» сознание. Общая формула «дурной веры» такова: «нечистая рефлексия» переодевает бытие-для-себя в одежды бытия-в-себе и наоборот, трансценденция превращается в фактичность или, иными словами, свобода рассматривается вне ситуации, а ситуация вне свободы. Чтобы до конца разъяснить эту формулу Сартра, надо было бы остановиться хотя бы на одном примере, приводимом им, но это заняло бы слишком много времени, важно уловить ее общую суть и конечный результат, а суть ее всегда остается одинаковой: бегство от реальности и стремление скрыть этот факт от себя самого.

Посмотрим, как накладывается «дурная вера» на основную структуру человеческого существования. Согласно экзистенциалистам, человек не представляет собой какого-то твердого, устойчивого ядра, у него нет «природы» или «характера» (все это фикции «нечистой рефлексии»), и все же он представляет собой некоторое целое, некое единство проявления. Вот эту-то целостность экзистенциальных проявлений Сартр вслед за Хайдеггером называет «фундаментальным проектом» или «первоначальным выбором». Первоначальный выбор есть, собственно, конкретизация фундаментального проекта в данном индивидуальном случае.

В самой общей форме структура человеческого существования («фундаментальный проект») следует из ничто (как и многое другое у Сартра). Теперь это ничто принимает вид «недостатка», которым страдает все человеческое существо. Поэтому «человек в основе своей представляет желание быть», он стремится достигнуть полноты существования, абсолютной его наполненности. Стало быть, для-себя-бытие хочет обладать качествами в-себе-бытия, ибо только оно не испытывает ни в чем недостатка. Но мало того: человек хочет стать бытием-в-себе, сохранив в то же самое время свою свободу и сознание. «Это тот идеал, который можно назвать Богом… Человек есть бытие, которое проектирует быть Богом»[25].

Этот весьма важный пункт воззрений Сартра способен дать повод для неправильных толкований, равно как и вытекающий из него вывод об абсолютном пессимизме Сартра. Дело в том, что фундаментальный проект внутренне противоречив и по существу своему неосуществим: в абсолютной наполненности бытия-в-себе нет места для свободы и, с другой стороны, сама свобода есть непрестанное отрицание бытия-в-себе. Поэтому попытка «выскочить» из условий человеческого существования заранее обречена на неудачу, что и провозглашается торжественно в заключительных строках четвертой части трактата: «Вся человеческая реальность есть страсть, поскольку она проектирует потерять себя и одновременно конструировать в-себе-бытие, которое избегает фактичности (и тем самым абсурдности. — М. К.), будучи своей собственной основой, причиной самой себя, тем, что религии именуют Богом. Таким образом, страсть человека противоположна страсти Христа, ибо человек теряет себя как человек для того, чтобы родился Бог. Но идея Бога противоречива, и мы теряем себя напрасно; человек — это бесплодная страсть»[26].

Опираясь на этот заключительный пассаж и ряд других высказываний того же рода, разбросанных по всему трактату, исследователи обычно интерпретируют философию Сартра в духе крайнего пессимизма и полной безысходности. «Трагический финал» — так назвал свою книгу о Сартре У. Дезан. Правомерность такой характеристики не приходится отрицать, надо только ясно представлять себе границы и смысл сартровского пессимизма. Фундаментальный проект человека обречен на банкротство, но при этом весьма важно выяснить, каков же все-таки смысл этого проекта более определенно.

Что же все-таки это значит — желание быть богом? Первое, что здесь приходит в голову и на что, главным образом, обращают внимание комментаторы, — это развенчание всякого религиозного (в том числе христианского) идеала, поскольку отвергается сама идея бога. Но этим далеко не исчерпывается замысел Сартра. Кроме анализа логического состава самого понятия бога (единство в-себе- и для-себя-бытия) и демонстрации его логической противоречивости сартровский тезис означает развенчание совсем иного идеала, ничего общего с христианским не имеющего. В самом деле: «желание быть богом» — отнюдь не императив истинного христианина, наоборот, с ортодоксальной точки зрения — это величайшая ересь и богохульство. Да в приведенной цитате прямо говорится: «страсть человека противоположна страсти Христа». Неужели Сартру не известно, что долг настоящего христианина — Imitatio Christi (подражание Христу)?